– Как, как? Помолясь! – не удержалась от шутки Людмила Никандровна.
* * *
Настя жила дома. Мать вроде бы тоже находилась в стабильном состоянии. А Людмила Никандровна готова была уверовать в любого бога и молиться хоть березе с ясенем, хоть писать запросы во Вселенную, чтобы этот период спокойствия продлился еще немного.
Каждый вечер Настя читала Марьяше на ночь, а потом приходила Людмила Никандровна поцеловать внучку и пожелать ей спокойной ночи. Но Марьяша просила: «Бабушка, расскажи что-нибудь! Ну пожалуйста!» Настя перебиралась к стенке, Людмила Никандровна ложилась с краю, а Марьяша оказывалась посередине – между мамой и бабушкой. Людмила Никандровна прикрывала глаза, будто думая, какую историю рассказать, но загадывала запомнить этот момент – как они втроем лежат на узкой детской кровати и как это удивительно хорошо и спокойно.
Людмила Никандровна рассказывала Марьяше и Насте про Димдимыча, тренировки, море. Она вспоминала, как пахнет волейбольный мяч – особый, ни на что не похожий запах. А запах утреннего моря отличается от вечернего. Людмила Никандровна пыталась передать внучке и дочери те ощущения, которые удивляли ее в детстве. Рядом с домом был заброшенный пустырь. И соседи собирались покосить траву, выполоть бурьян и навести порядок. Но все ограничивалось разговорами. А маленькой Миле очень нравился этот заросший пустырь. Она придумывала себе героев, которые могли там поселиться, – мышек, птиц, насекомых. Людмила Никандровна рассказывала про то, как страшно слушать вой ветра и как в детстве она боялась шторма. Не из-за волн – из-за звуков. Рассказывала, каким теплым бывает дождь, и купаться в море во время дождя – непередаваемое удовольствие. Будто в теплой ванне, когда еще сверху льется вода из душа. И каким бывает холодный дождь – острый, бо́льный. Капли бьются о воду со стуком, будто кто-то в дверь стучит. Людмила Никандровна рассказывала только правду – Марьяша тут же чувствовала, если бабушка «придумывает».
– Не придумывай, я уже большая, – обижалась внучка, если Людмила Никандровна начинала сочинять про волшебных рыб, которые водятся в море, или про птиц, которые умеют говорить и всегда помогают человеку.
И Людмила Никандровна никогда не придумывала для внучки «сказки». Бакланы кричат громко и противно. Медузы бывают красивыми, но не те, которые в море, а те, что обитают в океанах. Морские медузы – противные. Когда их много, кажется, что море похоже на надувной матрас. Грязный, будто в песке. Медузы ведь тоже не белые, как на картинках, а серые. Щупальца не голубые, а чернильные. Марьяше все было интересно, и она могла замучить вопросами: «А что было, когда мне было два годика?», «А что ты любила есть в детстве?», «А какая была прабабушка раньше?».
Как-то, когда Марьяша уже уснула, Настя шепотом спросила у матери:
– Мам, скажи, почему я живу будто без корней, без памяти? Марьяша все помнит. У нее ранняя память, а у меня нет. Или мне так кажется. Я не понимаю, почему меня все время куда-то несет, будто я без опоры, без фундамента, без балласта. Хотя у меня есть ты, и Марьяша, и бабушка, и дом. Знаешь, чего я по-настоящему боюсь? Из таких, как я, получаются идеальные фанатки-террористки. Или самоубийцы. Знаешь, что меня останавливает? Нет, не вера, не какие-то моральные устои, даже не ты и не Марьяша. Единственное, что меня держит на земле на двух ногах: страх, лень и комфорт. Да, я собиралась залезть в прорубь. Но ведь то, что Коля меня бросил, было совсем ни при чем. Кто мне мешал нырнуть без него? Так нет же. Я в тот момент думала только о том, что мне холодно. А будет еще холоднее. Почему у меня так развиты животные, а не человеческие инстинкты? Да, я держала пост, пыталась быть веганкой. Но ты же знаешь, когда мы с Женей жили, я тайком меняла соевое молоко на обычное. Просто потому что мне так вкуснее. А с Колей… Я увидела себя в зеркале и поняла, что выгляжу страшилой. Мне ведь совершенно не идут длинные юбки и платки. Когда я занималась йогой, думала не о дыхании, застряв в позе, а о том, что пора сделать маникюр. Помнишь Дэна? Ну который Денис? Байкер. Ты еще с ума сходила, когда я с ним встречалась. Волновалась за меня. Знаешь, почему мы расстались? Не из-за сотрясения мозга, а из-за мухи. И моей постоянной тошноты. Представляешь, меня все время тошнило, просто выворачивало кишки. В машине никогда не тошнило, а на мотоцикле хоть сразу пакет для рвоты подставляй. Я терпела как могла. А потом в очередную поездку проглотила муху. Меня наконец вырвало так, как в старых фильмах ужасов про изгнание дьявола. Все – мотоцикл, Дэн, я сама, – все в блевотине. Только я думаю, а вдруг мои животные, жизненные инстинкты, которые меня спасают и защищают, ослабнут? Вдруг мои эгоистические потребности – есть, спать, находиться в тепле и комфорте – однажды не станут превалировать над остальными? Я не знаю, в какую сторону меня унесет. Мне нужен балласт, в прямом смысле слова. Груз, который не давал бы мне ни уйти под воду, ни вынырнуть на поверхность. Или я сама такой балласт, который держит тебя и не дает возможности оторваться и жить свой жизнью?
* * *
– И вот тогда я, лежа в Марьяшиной кровати, решила рассказать Насте о том, что в ее жизни была баба Нюся, которую она совершенно не помнила. Это ведь тоже удивительное свойство детской памяти. Многие взрослые сохранили эту способность – стирать воспоминания. Спасительное свойство психики на самом деле. Мы действительно не помним – людей, собственные чувства, обстоятельства, которые принесли нам боль. Настя тоже вычеркнула бабу Нюсю из своей памяти, хотя ближе у нее никого не было. А может, и вправду была слишком мала, чтобы запомнить. А я иногда думаю: забудет Марьяша свою прабабушку или будет помнить?
Людмила Никандровна замолчала. Молчала и Анна.
– О чем вы думаете сейчас? – спросила Людмила Никандровна.
Анна не ответила.
– А я думаю о том, что уже мне пора в клинику, – рассмеялась Людмила Никандровна. – Сейчас я должна рассказать вам о своем муже, первом и единственном, отце Насти. Да я про бабу Нюсю, если честно, сама забыла. Ну что вы со мной делаете? Так мы точно дойдем до моих детских травм, кошмаров и фобий.
– А у вас есть фобии? – спросила Анна с искренним интересом.
– Конечно. У каждого человека есть.
– Мне кажется, у меня нет. То есть стандартных нет – высоты не боюсь, глубины тоже. К паукам, змеям отношусь спокойно.
– Люди. Главная человеческая фобия. Все люди боятся себе подобных. Антропофобия. И речь не обязательно идет о незнакомцах. Многие боятся детей, родственников, мужа… то есть самых близких. Страх может быть безотчетным, беспочвенным. Вот у меня он есть. Незнакомые люди, пациенты с тяжелыми диагнозами меня не так пугают, как мои близкие. Свекровь, муж – началось все с них. Конечно, не в форме острой болезни. Тремор. Он впервые появился тогда, после знакомства со свекровью. А еще я в туалет все время хотела. Свекровь даже думала, что у меня хронический цистит.
– Вы развелись из-за свекрови? – спросила Анна.
– И да, и нет. На самом деле ни одна семейная пара не может назвать причину развода. У мужчины будет одна версия, у женщины другая. Ни разу за всю свою практику я не слышала, чтобы пара сошлась во мнении, из-за чего произошел разрыв. Даже если случилась измена, ставшая официальной версией и причиной, всегда находилось что-то еще. У меня была пациентка, которая ушла от мужа. Она мне сказала: «Я устала». И устала она не от мужа, не от его похождений, а от дома. Ей не хотелось жить в доме, который они с мужем построили. Надоело отмывать два этажа и стирать пыль с ваз, любовно выбранных и привезенных из поездок. Ей было все равно – ходит муж налево или направо. Она мечтала опять поселиться в квартире, своей собственной. В городе, а не в загородном прекрасном поселке. Жить в шуме и гаме. Ей хотелось дышать выхлопными газами, курить в форточку и вернуться в то время, когда она бегала, дышала, курила, ела на ходу, пила мерзкий кофе из картонного стакана. А муж сказал, что все из-за того, что у них не было детей. И его измена тоже от бездетности. Вот если бы жена родила, он бы не пошел на сторону.
