– Нинка, я не справляюсь, – позвонила я подруге.
– Физический труд убивает клетки мозга! – как всегда расхохоталась подруга. – Помнишь, так всегда Лидия Ивановна говорила. А Наталья Ивановна возражала, мол «поле попашет, попишет стихи». Они еще спорили все время – Лидия Ивановна просила Димдимыча «не убивать» нас на тренировках перед экзаменами, а Наталья Ивановна, наоборот, считала, что мы на «уставших» мышцах включим наконец мозг.
– Я не могу, понимаешь? Не в одном лице, – призналась я.
– Никто не может на самом деле. Я, думаешь, могу? Да если бы не Юрасик, я бы давно двинулась.
Юра, муж Нинки, которого она всегда называла только Юрасик, любил готовить, специальным образом, по схеме мыл посуду и Нинке на кухню заходить не разрешал, если только речь не шла о фирменном капустном пироге, который моей подруге удавался как никому. Зато Нинка любила гладить и могла, задумавшись, перегладить не только постельное белье, но и занавески во всех комнатах, а заодно и ковры. Юрасик любил пылесосить, а Нинка – мыть полы. Юрасик обязательно перетирал до блеска каждую тарелку, каждую вилку, а Нинка с той же маниакальной тщательностью вытирала пыль.
Илья оказался совсем не Юрасиком. Мой муж хотел иметь в одном лице и жену, и мать его ребенка, и заодно бабу Нюсю со свежими сырниками каждое утро. А я хотела работать, мне было неинтересно варить борщ для мужа. Баба Нюся полностью избавила меня от быта, а я этого не ценила. Наша нянечка все взяла на себя.
Но так просто я не готова была сдаться. Я снова вставала по будильнику, делала зарядку, чтобы очнуться и проснуться, шла в душ, одевалась, наводила порядок в доме, варила кашу Насте. Потом мы выходили на прогулку, заходили в магазин, покупали продукты. Я готовила, убирала, гладила, стала идеальной домохозяйкой. Оказалось, что жить по графику, по режиму намного проще, если в доме есть младенец – Настя стала спокойной, я знала, когда у нее дневной сон, когда купание, и могла поспать днем вместе с ней или лечь пораньше. Илья наконец позвонил и сказал, что пока останется у мамы – что-то у нее опять начались приступы мигрени. Может, на неделю, вряд ли больше. И я легко согласилась, рационально понимая, что присутствие мужа доставит дополнительные хлопоты.
– Ну ты как? – позвонила Нинка.
– Лучше всех, естественно, – ответила я. – Только пока не поняла, какую команду обыграла и обыграла ли?
– То есть ты хочешь застрелиться. – Нинка всегда чувствовала меня лучше, чем я сама себя.
Нет, застрелиться мне не хотелось. Но увольнение нашей нянечки точно пошло мне на пользу – я избавилась от иллюзий. Я оказалась не готова к материнству, как и многие молодые женщины, но, к сожалению, не смогла этого понять и проанализировать. Самой себе поставить диагноз.
Илья все-таки вернулся – не ради меня, не ради Насти. Наверное, его заставила мать, которая хотела видеть своего сына идеальным мужем и отцом. Или просто устала от совместной жизни пусть и с обожаемым, но взрослым сыном, который вел себя хуже ребенка. У Ильи «зарубили» проект, и он пребывал в дурном настроении, не зная, на кого сорваться. Под руку как раз попалась я. Он придирался ко всему, что видел. Недосолила котлеты, пюре получилось с комочками, его любимые носки не постираны, ворот на рубашке не так заглажен. Поскольку я уже все для себя решила, то мне казалось странным, что я живу с этим чужим мужчиной, который рассказывает мне про воротнички. Илью я воспринимала как зудящую на окне муху, которую давно пора прихлопнуть газетой, но лень вставать с дивана. Иногда муха затихала, переставала гудеть на одной ноте и биться о стекло, и вдруг казалось, что она улетела в форточку, но нет. Так и Илья – иногда умолкал, но лишь для того, чтобы начать зудеть с новой силой. С внеочередным визитом приехала свекровь и, изобразив на лице трагедию, спросила:
– Ну а чего ты ожидала? Не приучена ни о ком заботиться, кроме себя. Сделай уже наконец выбор, что для тебя важнее – семья или работа?
Я хотела напомнить свекрови, что наша семья живет фактически на мою зарплату, а Илья не сможет нас содержать, если я встану к плите, но сдержалась. Баба Нюся меня этому научила – помалкивать.
– Ты должна быть мудрее, если хочешь удержать мужа. Какому мужчине будет приятно, если его станут попрекать копейкой? – Свекровь жаждала скандала, эмоций и лишнего подтверждения тому, что я не пара ее Илюше.
– Я не попрекаю. Всего лишь хочу, чтобы Илья взял на себя часть забот. Если он пока не может зарабатывать, пусть сидит с Настей – готовит, убирает. И даст мне возможность работать.
– Я всегда была против вашего брака, – вдруг резко объявила свекровь, – и этого не скрывала. Ты не веришь в своего мужа, хотя должна, обязана. Он опережает время своим талантом, поэтому и остается невостребованным. Но ты должна в него верить, поддерживать. А ты предлагаешь ему заниматься пеленками! Как же мы справлялись? У нас не было баб Нюсь! Нам и в голову не приходило заставить мужа заниматься бытовухой!
– У вас и мужа не было, – напомнила я свекрови, хотя это было жестоко, что я прекрасно осознавала и хотела обидеть специально. – У отца Ильи была другая семья, из которой он не ушел ради вас.
– Я больше не приеду. – Ирэна Михайловна поджала губы.
– Да пожалуйста, вы тоже не особо помогаете.
Я была не права в тот момент. Не должна была говорить то, что сказала. Но мне вдруг полегчало. Не оттого, что сделала больно свекрови, а оттого, что встала на ноги и наконец смогла оценить «положение в игре» – у меня никого нет. Не от кого ждать помощи. И так было всегда, с самого начала, а всю свою счастливую жизнь я себе придумала. Единственным человеком, на которого я могла рассчитывать и которому могла доверять, как выяснилось, оказалась баба Нюся. И тогда мне вдруг стало наплевать, кто во что верит. Я хотела вернуть нашу нянечку. Насте тоже, как показали эти недели, нужна была баба Нюся, а не папа и не бабушка. Я пыталась соблюдать режим, установленный няней, но у меня плохо получалось. Я вывозила дочь на прогулку, выдерживала сорок минут вместо положенных двух часов и бежала домой, поскольку просто не могла себя заставить бездумно катать коляску. Мне хотелось вырваться из замкнутого круга счастливого материнства. Настя то температурила, то заходилась в плаче. Отказывалась есть. Я сама заболела и ходила вареная, как та морковка, которой безуспешно пыталась накормить дочь. Мне было плохо, кидало то в жар, то в холод, глаза болели, сил никаких не осталось. Я не кашляла, насморка тоже не наблюдалось, но общее состояние пугало даже меня. Как при гриппе, которым я однажды переболела. Меня тогда Димдимыч лично довез до больницы и заставил персонал выделить отдельный бокс. Я думала, не выживу, настолько плохо себя чувствовала.
Сейчас я тоже умирала, но знала, что выживу. Потому что стерильный бокс для меня никто не организует.
– Слышь, мать, ты там чего, кони собралась двигать? – Нинка позвонила, услышала мой голос и через два часа стояла на пороге со здоровенной кастрюлей бульона, своим фирменным пирогом и педиатром, оказавшейся второй женой нашего Митьки – друга и соратника по сборной. Настя температурила из-за прорезавшихся зубов, а я – на нервной почве. Насте был прописан пустырник внутрь и в виде ванн, а мне – баба Нюся.
