– Ох, ну прости, не по-вашенски сделала, а по-колхозному! – Мать, естественно, обиделась. – Сама-то давно бумагой, а не листьями начала жопу подтирать? Нашлась цаца.
Постепенно мать раздражалась все больше и по малейшему поводу. Любое столкновение с реальностью обещало закончиться нервным срывом. И мать будто специально притягивала происшествия. Один раз застряла в лифте и, когда ее вытащили, поклялась больше не заходить в кабину. Поднималась по лестнице, тяжело дыша, останавливаясь отдохнуть в пролетах. Еще и тяжелые сумки за собой волокла. Никакие силы в мире не могли убедить ее в том, что лифт да, бывает, застревает, но ведь ничего катастрофического не случилось. Поскольку у нее развилась фобия, я спускала Настю в коляске на лифте и ждала, когда спустится мама. Поднимались тоже в два приема – я с коляской на лифте, мать по лестнице. И каждый раз она смотрела на меня так, будто я своими руками хочу убить собственного ребенка. Мне, если честно, стало еще тяжелее. Она плакала, жаловалась на жизнь, снова плакала. Спасибо Мишке – он вдруг через знакомых чудом нашел билет, причем в купе и на нижнюю полку. Я готова была переплатить в три раза, но даже этого не потребовалось.
– Миш, спасибо! – Я чуть не плакала от благодарности.
– Ага, – как всегда легко ответил он, – сочтемся, подруга. Вот выйдешь за меня замуж, я за все отыграюсь.
Когда я сообщила матери, что она уезжает через три дня, да еще в купе и на нижней полке, та устроила скандал. Кричала, что я ее на улицу выгоняю. Родную мать выставляю из дома. В оставшиеся до отъезда три дня я сама была готова повеситься или сбежать с Настей куда угодно. Я предлагала матери сходить в кино, в театр, да хоть в цирк. Она отказывалась. Сидела и смотрела в одну точку.
За день до отъезда мать поехала на рынок, чтобы купить «нормальную капусту». Ходила и говорила, что нужно непременно купить капусту и засолить. А магазинная – подгнившая. И она не уедет, пока не засолит для меня капусту. Хотя бы один таз. На рынке она купила сразу четыре кочана. Хваталась за сердце, что дорого. Но вышла довольная и дошла до автобусной остановки. Как назло, подъехал не обычный автобус, а длинный, с гармошкой посередине. Мать очень боялась именно гармошки. Считала, что, если случится авария, именно из-за подобной конструкции автобус сложится пополам и все умрут. Она пропустила один автобус с гармошкой, второй, но обычный никак не приезжал. И уже в третий, тоже с гармошкой, ей пришлось сесть. Потом она не могла объяснить, отчего встала не в салоне, а прошла именно в середину и встала на круг, который движется, когда автобус поворачивает. Вроде бы держалась за поручень. Но когда автобус стал поворачивать на кругу, мать не удержалась и упала – сумка с капустой улетела в одну сторону, она в другую. Кочаны, естественно, выкатились из сумки. Матери добрые люди помогли подняться, собрали по салону капусту и под руки вывели на нужной остановке. Она села на лавочку на остановке, поставила рядом с собой сумку, вынула один кочан, второй, третий, четвертый – все были грязные, помятые. Она так и оставила свою авоську с капустой на лавке. Вернулась домой с пустыми руками. Легла на диван и заплакала. Я не могла ее успокоить. Капуста стала последней каплей. Илья, которому я в кои-то веки позвонила и велела срочно поехать на рынок и привезти ровно четыре кочана, даже не стал спорить. Видимо, мой тон не предполагал дополнительных вопросов. Но даже свежие кочаны маму не успокоили. Она сказала, что не сможет их засолить после всего, что случилось. Засолка получится или горькой или кислой, как настроение хозяйки.
– Зря я приехала, – сказала мама, и мне было очень больно это слышать.
Я проводила ее на вокзал, а до этого забила сумку продуктами, подарками и всем тем, что имелось в столице, но считалось дефицитом в нашем городке, – хорошим мылом, косметикой, колбасой, колготками. Мне очень хотелось, чтобы мама была рада, но оказалось, что я опять во всем виновата.
Мать, вернувшись домой, первым делом сообщила всем соседкам и подругам, что я ее выгнала. Буквально выставила за порог. В три дня достала билет, да еще и в купе на нижнюю полку. Вот как сильно хотела избавиться от родной матери. Соседки спрашивали, как она провела время с внучкой, но мамина память сохранила только самое плохое – застрявший лифт, автобус, в котором она упала, испорченную капусту, электроплиту вместо газовой.
Соседки ахали и говорили, мол, правильно уехала. Мать, заполучив благодарную аудиторию, продолжала сыпать страшилками – что дети в Москве не могут ходить дома в тех же ползунках, что и на улице. Надо переодевать. Что колбаса не лежит на полках в магазине, а продается только в специальном отделе. Соседки снова ахали и жаждали новых подробностей. Мама вдруг стала популярной рассказчицей и получала от своей славы удовольствие. Она в красках описывала, как я сплю с Настей, что категорически неправильно и вредно. Рассказывала про зятя, который живет с матерью, а не с женой, и это считается нормальным. А я, то есть жена, даже не переживаю по этому поводу. Мать рассказывала соседкам, какие бешеные деньжищи я плачу за творог и молоко, которые мне приносят на дом. Лишь бы самой на рынок не ходить. Что днем я заваливаюсь спать. В рассказах, становившихся все красочнее и подробнее, я превращалась в чудовищную мать, мой муж – то в инфантильного идиота, который живет с матерью, то в богатея, который швыряется деньгами почем зря. Моя свекровь, которую мать видела один раз в жизни, да и то мельком, в ее описании обрастала кольцами с бриллиантами на каждом пальце. Начес на голове сватьи становился все выше, а наряды – все богаче. Мол, даже летом в шубе ходит.
Мать придумала себе историю, в которую сама же и поверила. Она демонстрировала соседкам содержимое сумки, которую я забила вкусностями и дефицитными товарами, истратив последние деньги, и, потрясая палкой дефицитной колбасы, говорила, что такую даже собаки не станут есть. Гадость. Что сыр воняет так, будто год пролежал. А комплект постельного белья наверняка покрасится при первой же стирке. Еще мать со слезами признавалась всем желающим ее слушать, что я стала не нормальным врачом, как она думала, а не пойми кем. Мозги людям прочищаю. Нет чтобы гипс накладывать, аппендицит вырезать – это достойно, нужно. А как мозги лечат – все знают. Вон, психушка на выезде из поселка. Мимо проезжать страшно, не то что туда попасть. Больных ремнями к кровати привязывают, вату в рот засовывают, чтобы не орали, и пичкают таблетками. И я, со слов матери, именно этим и занималась – привязывала людей и доводила их до состояния овоща. Мать утверждала, что и ее я пыталась довести до психушки, но ей удалось спастись, потому что она не пила, а тайком выплевывала таблетки, которые я ей подсовывала.
Соседки, прежде слушавшие с интересом, начали сомневаться в правдивости рассказов и за спиной матери судачили, что как раз психушка моей матери не помешает, раз такое про дочь рассказывает. Забрали колбасу, сыр, постельное белье и все, что было в сумке, – мать демонстративно выставила мои подарки рядом с помойкой. И соседки говорили, что колбаса хорошая, когда еще такую увидишь. Белье шикарное, ткань на ощупь, что шелк настоящий. Да и не бывает такого, чтобы летом в шубах ходили и с бриллиантами на каждом пальце. Так что точно наговаривает почем зря.
