– В нее еще я играла, – сообщила чуть ли не со слезами свекровь. – И Илюша, конечно. Раритетная игрушка. Разбирала чердак и нашла.
Ирэна Михайловна толкнула неваляшку, и та, издавая мучительный стон, начала раскачиваться. Настя от испуга заорала так, что баба Нюся схватила ее на руки и унесла на кухню. Но даже на руках своей нянечки девочка продолжала плакать.
– Почему она так себя ведет? – спросила свекровь.
Только я открыла рот, чтобы сообщить Ирэне Михайловне, что тоже готова заорать от вида неваляшки – со стертым лицом, одноглазой, потрескавшейся, раскачивавшейся медленно, будто страдавшей от боли, издававшей такие же страдальческие звуки, но баба Нюся меня опередила:
– Зубы у нее, зубы лезут, сразу четыре, вот и плачет по пустякам.
– Ох, да, у Илюши когда зубы лезли, я ночами не спала, – тут же пустилась в воспоминания Ирэна Михайловна. – Сутками с рук не спускала.
Я открыла рот и забыла его закрыть. У Насти уже вылезли четыре зуба.
Наша нянечка еще раз двадцать поблагодарила свекровь за помидоры, патиссоны, огурцы, клубнику и аккуратно выпроводила ее за дверь. Да так аккуратно, что свекровь даже обняла бабу Нюсю на прощание.
После чего нянечка вернулась на кухню и стала вытряхивать содержимое сумок, которым минуту назад восторгалась, в мусорное ведро.
– Баба Нюся, вы что делаете? – ахнула я.
– Земля там плохая, и все, что на ней родится, – плохое. Не дам Насте, – объявила баба Нюся. – Твоя свекровка развлекается, а ни воду, ни землю не чувствует. Да и не от души отдала, а чтобы вину загладить.
– Баба Нюся, это всего лишь патиссоны, кстати, терпеть их не могу, как их вообще можно есть? Что вы сразу делаете глобальные выводы?
– Попробуй сама. – Баба Нюся сунула мне в руки еще не выброшенный помидор.
Он оказался недозрелым и кислючим, несмотря на вполне привлекательный вид. Петрушка с грядки отчаянно горчила, а клубника пахла чем угодно, но не клубникой. Огурцы внутри оказались водянистыми, с крупными косточками и тоже горькими.
– Как твоя свекровь. Сверху намарафетится, а внутри – горечь, – прокомментировала баба Нюся. – Что я, нормальный огурец от плохого не отличу?
– Так что вы ее тут расхваливали и благодарили? – не поняла я.
– А зачем мне с ней врагами быть? Уже ведь воевали, прости меня, господи, за этот грех. Когда Илье новую жену искали. Так что второй раз на граблях я танцевать на собираюсь. И тебе незачем. Свекровка твоя только с виду дурочка из переулочка, с клумбой в волосах и в шляпках своих придурошных. А когда ей надо, так очень умная. И на сына влияние имеет. Она тут не просто так объявилась. У мужа твоего точно новая женщина есть. Вот свекровка и приехала почву разведать, чтобы Илюшу своего защитить. Ты же имеешь право.
– Ох, баба Нюся, ну вы даете. По качеству помидоров сделали вывод о личной жизни моего мужа. Да вам судьбу по этим патиссонам, господи, кто вообще их вывел, предсказывать надо! Ну приехала свекровь, помидоры привезла, что с того-то? Ну кислые. Бывает. И на что я такое право имею? На квартиру? Дачу? Да мне приплати, я не возьму, – расхохоталась я.
– Тебе Илья-то нужен? – вдруг серьезно спросила баба Нюся.
– В каком смысле?
– Ты уже все решила, да?
– Решила. Я поняла, что без мужа могу, а без вас не могу. Без мамы могу, без свекрови. А без вас совсем плохо. – Я старалась не расплакаться. Но баба Нюся заметила, что у меня глаза на мокром месте, подошла, обняла меня и стала гладить по голове.
– Илья и свекровка твоя хотят хорошими выглядеть в собственных глазах. Вот увидишь – они по себе судят, еще придут выяснять, вдруг ты на их квартиру позаришься.
– Баба Нюся, не нагнетайте. Не преувеличивайте масштабы бедствия.
– У твоего мужа новая женщина.
– Ага, это вам патиссоны сообщили. Да даже если и так, что с того? Пожелаю им счастья в личной жизни.
– Молодая ты и глупая. Я бы присоветовала тебе хоть что-то с мужа взять при разводе, но ты же не станешь. Гордая и независимая. А может, ты и права. Настя только твоя останется. Родственники, они же такие – попрекнут при удобном случае, не задумываясь.
– О, вот это я точно знаю. Мать такое про меня говорит, что волосы дыбом встают.
* * *
Людмила Никандровна посмотрела на висевшие в кабинете часы и не поверила собственным глазам. Потом перевела взгляд на наручные и сверилась с телефоном. Прошло два часа. Через полчаса нужно было забирать Марьяшу с подготовишек.
– Да, и мне пора. – Анна встала. – Спасибо вам огромное. Кстати, а вы никогда не думали, что раз все считают вас плохой, то можно и вести себя соответствующим образом? Ну а смысл переубеждать людей в том, что ты не такая?
– Думала и не один раз. Но в этом случае все зависит от натуры. Как ты хочешь выглядеть в собственных глазах и где границы лично твоих порядочности и честности. Да и не в этом дело. Все должно быть органично, что ли. Если вам плохо от того, что вы вынуждены держать лицо, прилично себя вести, соблюдать нормы, то все бесполезно. Но если это заложено в характере, то никаких проблем не возникнет. Да и темпераменты у людей разные. Кто-то не может жить без скандалов, а кто-то страдает, причем невыносимо, от случайно брошенного замечания постороннего человека.
– А вы?
– Теперь уже не знаю. Опять это со мной повторилось – выпала из реальности и потеряла счет времени. А ведь меня сам Димдимыч называл «швейцарские часы». Я всегда чувствовала время игры и могла включиться в решающие минуты и повести за собой команду. Моя пунктуальность граничила с паранойей – я никогда, ни разу не опоздала на тренировку. Зато в тот один-единственный раз, когда это случилось – тренировка шла уже три минуты, а я так и не появилась в зале, – Димдимыч тут же побежал в жилой корпус. Меня увезли в больницу с перитонитом. Как потом сказали врачи, еще час, и не откачали бы. Так что моя пунктуальность оказалась спасительной. У меня всегда было странное чувство, будто время течет сквозь меня. Проснувшись до будильника, я могла с точностью сказать, который час. Да, бывали периоды, когда меня отключали от секундной стрелки или я заставляла себя расслабиться, но почти никогда, кроме того времени, когда была молодой матерью, не выпадала из времени, как сейчас.
– Я приду к вам еще раз. Последний, обещаю. Просто дослушать историю. – Анна улыбнулась, и Людмила Никандровна снова поймала себя на мысли, что ни разу у своих пациентов не замечала такой улыбки. Хотя повидала она много – некоторые хохотали до истерического состояния, некоторые плакали! Кто-то подолгу молчал, а потом не мог удержать поток слов и слез. Но никто не улыбался так спокойно и мягко, как Анна.
– А вы ни разу за это время не задумывались о том, что раз врач, то есть я, расписывается в собственной некомпетентности да еще и предлагает себе замену, значит, точно пора бежать от такого специалиста? – спросила Людмила Никандровна.
