– Мы с радостью хотим сделать Филиппу и Авроре небольшой подарок, чтобы приветствовать их будущую счастливую совместную жизнь, – пафосно начал король Джон и подал знак, по которому слуга вкатил в столовую огромную, искусно украшенную золотую детскую кроватку на колесиках и поставил её посередине зала. – Ингрит сама её выбрала! – с гордостью добавил он.
Аврора и Малефисента смотрели на кроватку, и обе думали об одном и том же: для нормального ребенка такая золотая карета не годится. Кроватка должна быть уютной и удобной – а как малыш будет чувствовать себя в таком чудище?!
– Э... она прелестна, – нашла в себе силы сказать это Аврора.
– Ах, я жду не дождусь, когда по нашему замку вновь будут бегать маленькие ножки! – довольно улыбнулась Ингрит.
Аврора изо всех сил старалась скрыть своё удивление. Хотя Филипп ни разу не сказал при ней ни одного плохого слова о своей матери, но и тёплых слов в её адрес тоже не произносил. При этом он много раз повторял, что намного ближе к своему отцу, чем к матери. Аврора попыталась представить себе Ингрит ласкающей маленького Филиппа, но не смогла. Кроме всего прочего, каким-то двусмысленным и не очень уместным показался ей этот подарок. Они с Филиппом ещё никогда не говорили о будущих детях. И потом, они даже не женаты, а только помолвлены – чувствуете разницу? А самое главное – Аврора была твёрдо убеждена, что ребёнка, если он появится на свет, необходимо воспитывать только на вересковых топях, как в своё время воспитали её саму.
Похоже, Малефисента была с ней согласна. Оторвав глаза от золотой колыбели, она холодно взглянула на Ингрит:
– В этом замке?
– Разумеется, – ответила Ингрит таким же ледяным тоном, каким был взгляд Малефисенты. – Это будет их дом.
Малефисента повернулась к Авроре и приподняла изогнутую бровь, словно говоря: «Да неужели?».
Прежде чем Аврора успела что-либо ответить, в разговор вклинился король Джон.
– Но мы слышали, что у Авроры есть свой замок, – заметил он.
– Да, и мне, кстати, очень хотелось бы узнать, как получилось, что Аврора стала королевой вересковых топей? – тут же ввернула Ингрит.
Малефисента выбрала на своей тарелке стебель спаржи, выглядевший безобиднее всего остального, и захрустела им на всю залу, а прожевав, коротко ответила:
– Я сделала её королевой.
– Замок у неё удивительный. – Филипп посмотрел на своих родителей. – Вы обязательно должны его увидеть.
Авроре хотелось обнять его – Филипп по-прежнему пытался сделать всё, чтобы сохранить мир.
Но у Ингрит были свои намерения, отступать от которых она не собиралась.
– Но ведь у неё есть ещё один замок, не так ли? – продолжала она гнуть своё.
– Мама, – предупредил её Филипп.
Ингрит не обратила на его предупреждение ни малейшего внимания и уточнила:
– Значит, один замок на вересковых топях, и ещё один – тот, что достался ей от отца, короля... Стефана, правильно?
При упоминании этого имени Аврора и Малефисента одновременно напряглись. Аврора глубоко вдохнула, пытаясь успокоить зачастившее сердце. Она не знала, зачем матери Филиппа потребовалось ворошить прошлое, но разрушить настоящее она ей не позволит. Всё ещё цепляясь за возможность закончить всё тихо и мирно, Аврора кивнула и ответила:
– Тот замок никогда не был моим домом. Он отдан людям.
– Так значит, вы настоящая принцесса, – не унималась Ингрит. – И это даже несмотря на то, что Стефан умер... или был убит? Напомните мне, пожалуйста, он умер или был убит?
Если до этого в обеденной зале ещё и сохранялась какая-то видимость учтивого разговора, тут уж она испарилась окончательно. Увидев, как побледнели щёки Авроры, Малефисента нахмурилась и коротко отрезала:
– И то и другое.
В зале стало тихо. Ингрит, не отрываясь, смотрела на Малефисенту, Малефисента пристально следила за своей крестницей. Аврора же тем временем уткнулась взглядом себе в колени, мечтая, чтобы из её глаз перестали литься слёзы. Она ненавидела вспоминать ту давнюю ночь, случившуюся много лет назад. Ей, Авроре, очень много дано – любовь Малефисенты, вересковые топи, Филипп, – но какую же высокую цену приходится платить за всё это! И сегодня, когда нужно было бы думать о будущем, ей приходится с горечью вспоминать прошлое.
– Дело в том, что я помню историю об одной девочке, – продолжила Ингрит, сверля взглядом Малефисенту. – На неё наложили проклятие. Заколдовали так, чтобы она уснула и никогда не проснулась.
Стало ясно, что королева неплохо знает историю Авроры. Насколько неплохо – вот вопрос.
Так ничего до сих пор и не поняв, король Джон снова влез невпопад.
– У кого же могла подняться рука на невинное дитя?! – пафосно воскликнул он, прижимая руку к груди. Наверное, при других обстоятельствах Аврора, не выдержав, фыркнула бы от смеха. Бедный король существовал в каком-то своем, отдельном мире.
А вот Малефисента возможность ответить не упустила.
– На невинных многие охотятся, – многозначительно сказала она. – Думаю, ваш род не может с этим не согласиться.
– Мой род? – переспросила Ингрит. – Вы имеете в виду людей?
Аврора чувствовала, что с неё довольно этих «дружеских» застольных бесед. Она поискала взглядом возможность положить конец этим разборкам, нашла её и громко предложила:
– А давайте лучше послушаем музыку!
Её немедленно поддержал Филипп, приказав слугам вновь наполнить всем кубки.
Но старались они напрасно. Пожар уже разгорелся, и его было не потушить ни музыкой, ни кубками с вином.
– У нас с вересковых топей пропадают феи, – объявила Малефисента. – Их крадут браконьеры. Люди.
– Впервые об этом слышу, – искренне удивился король Джон.
Малефисента слегка пожала бледными тонкими плечами.
За этот жест моментально, как клещ, зацепилась Ингрит, давно ждущая, когда же произойдёт что-нибудь подобное. Глаза у неё сверкали, голос звенел от возбуждения.
– Вы что, хотите обвинить в этом его величество? – воскликнула она, изображая благородный гнев.
– Но кто-то же отдал приказ, – пожала плечами Малефисента.
Ингрит вскочила на ноги и завизжала, тыча пальцем в сторону Малефисенты:
– Как вы смеете возводить напраслину на короля?!
Теперь заговорили одновременно Филипп, пытающийся защитить Малефисенту, король, громко недоумевающий, зачем кому-то могло понадобиться красть фей, и, разумеется, спровоцировавшая всех Ингрит. Молчали только Аврора и Малефисента, но взгляды, которыми они обменялись, говорили больше всяких слов.
Громко прокашлявшись, стараясь завладеть вниманием сидящих за столом, вперёд выступил Персиваль. Аврора повернулась. О Персивале она знала лишь со слов Филиппа, но то, как он сейчас выглядел, ей очень не понравилось. Подозрения Авроры полностью подтвердились, когда Персиваль, дождавшись тишины, объявил, обращаясь к королю Джону:
