Немец вел себя развязно, впрочем, палку не перегибал. Со стороны чужого берега подходила широкая весельная лодка. На веслах сидел плечистый фельдфебель с засученными рукавами и размеренно греб. «Как на прогулке», — машинально отметилось в голове. На носу стоял офицер в полевой форме, в фуражке с лихо задранной тульей, зевал, с праздным любопытством оглядывался кругом.
— Военных прислали, командир, как тебе это нравится? — пробормотал Коган. — Да, конечно, мирный инженер, сугубо гражданское лицо… Они ведь просто издеваются…
— Соглашусь, — вздохнул Максим. — Все прекрасно понимают, что происходит, но сохраняют дипломатическую мину. Ну, бывает, заблудился человек, затмение нашло…
Лодка плавно подошла к причалу, офицер вскарабкался на настил, козырнул. Офицеры НКГБ ответили тем же. Немец протянул руку, они, помявшись, по очереди пожали ее. «Отто Григ» ехидно усмехался. Он же чуть не смеялся, подлюка! Немецкий офицер произнес несколько слов, видимо, на ломаном русском. Цветков скупо отозвался, передал «высокой переговорной стороне» какие-то бумаги. Офицер не стал их читать, затолкал в карман. Фельдфебель в лодке приподнялся, помог «Григу» взойти на борт. Офицер спустился самостоятельно, небрежно отдав напоследок честь.
«Григ» развалился на банке, подмигнул Цветкову. Тот не сдержался и с досадой плюнул. «Григ» засмеялся. Фельдфебель уводил лодку от причала, разворачивался. Взгляд «Грига» скользил по советскому берегу. Задержался на машинах, на причале, на виднеющемся в отдалении укреплении со сторожевыми башнями. Потом переместился вправо, скользнул по ржавому катеру, по грязно-зеленой машине. Задержался на усердно дымящем Шелестове, отправился было дальше, но вернулся, снова мазнул Максима.
Возможно, он что-то почувствовал, хотя вряд ли — в мистические процессы майор не верил. Кривая ухмылка перекосила породистое лицо. Пристальный взгляд устремился дальше — в глубь советской территории, которая отныне для этого человека была закрыта.
— Напускное нахальство, не больше, — успокаивая, проворчал Коган. — Он не может не понимать, что провалил задание, и начальство его по головке не погладит. И вообще у них проблемы — как ни крути, а часть их агентурной сети мы вырезали.
— Боюсь, не самую важную. — Шелестов затоптал окурок. — Ладно, поехали, нечего тут больше делать.
По агентурной сети действительно был нанесен удар — щадящий, почти безболезненный, но тем не менее досадный. Несколько арестов по наводке Готфильда вырвали звено из цепи. Никто не сомневался, что скоро цепочка обратно соединится. А закордонные разведчики продолжали безмолвствовать. Агенты на допросах запирались недолго. Боль терпеть было трудно, а возможность покончить с собой была не у всех.
В районе обеда следующего дня заскочивший домой Малютин сообщил отвратительную новость:
— У Кострова в изоляторе случился инсульт. Внезапное кровоизлияние в мозг во время допроса. Перестарались… Думали, симулирует, но нет, такое трудно симулировать. Доставили в тюремную больницу, сейчас лежит под капельницей. Вроде в сознании, но речь затрудненная, конечности плохо слушаются. Инге Александровне эту новость сорока на хвосте принесла, помчались с сестрой в больницу…
— С сестрой? — перебил Максим.
— Да, к ней младшая сестра из Минска приехала — поддержать, так сказать, в трудный час. Она не замужем, работает учительницей в школе, выпросила отпуск на несколько дней, примчалась в Берестов. Она на восемь лет младше Инги. Об этом Инга сама позавчера рассказала, я с данной особой незнаком. Из больницы их, естественно, попросили, сказали, что Костров жив и скоро вернется в камеру. Полчаса назад Инга звонила мне на работу, плакала. Голос у нее был какой-то спотыкающийся, слова выпадали. Боюсь, как бы и с ней чего не случилось…
— Я понял, Павел Егорович, — догадался Максим. — Такая уж доля у меня: быть курьером между вами и этой женщиной…
По дороге он размышлял: как, интересно, Анастасия Львовна относится к его участию в судьбе этой женщины? Имеется повод ревновать или это просто дань когда-то хорошим отношениям с мужем Инги? Участие чисто формальное, вытаскивать Кострова из тюрьмы Малютин не будет, но все же…
Дверь открыла незнакомая молодая женщина с испуганным миловидным лицом и пышными вьющимися волосами. Скромное платье облегало стройную фигуру. Лицом она отдаленно напоминала Ингу. Особенно взгляд — такой же беспокойный, затравленный.
— Ой, вы кто? — У нее был приятный, слегка ломающийся голос. Она машинально отстранилась, прижала руки к груди.
— Все в порядке, — успокоил Максим. — Я Шелестов, по поручению Павла Егоровича. Я не то, что вы подумали. — Фраза вырвалась сама собой, но явно была непродуманной. — Инга Александровна знает меня. С ней все в порядке? А вы ее сестра?
— Да, я Лида… Лидия Александровна… — Женщина облегченно выдохнула. — Проходите, я не знаю, что делать. Инга очень плохо себя чувствует… Господи, да не разувайтесь вы, так проходите.
Кострова лежала в дальней спальне, закутанная в халат и укрытая пледом. По бледному лицу струился пот, ее знобило. Женщина постоянно сглатывала, тяжело дышала. На тумбочке стоял стакан с водой, лежали таблетки. Ее глаза блуждали, но она узнала вошедшего:
— Это вы, Максим Андреевич… Я сегодня правильно произнесла ваше имя? Не обращайте внимания, мне немного нездоровится…
— Что случилось, Лидия Александровна?
— Я не знаю… — женщина нервно шевелила пальцами. — У Инги с мужем беда… Даже две беды…
— Я знаю, — кивнул Максим.
— Мы вернулись из тюремной больницы. Инга не смогла попасть на свидание к Николаю… Когда вернулись, ей стало плохо, начался жар, она с трудом выговаривала слова. Потом ее рвало, страшно болела голова… Я пою ее таблетками — от температуры, от рвоты…
— Сразу видно, что вы не врач, — рассердился Максим.
— А вы медик? — Она смотрела на него ясными зелеными глазами.
— Нет. Но я учился… Есть лекарства от высокого давления?
— Я не знаю…
— Надо немедленно в больницу. Это приступ гипертонии. Инга — слабая и чувствительная женщина. Теряем время, Лидия Александровна, вы же не хотите, чтобы с ней случилось то же, что с ее мужем? Да подождите вы, не надо бежать к телефону. Я на машине. Где в этом городе самая лучшая больница?
— Я не знаю…
— Это в центре, на улице Пролетарской… — прошептала больная. — Первая городская больница. Там еще поликлиника, к которой прикреплены руководители…
— Все понял. Давайте живее, Лидия Александровна, помогите сестре одеться.
Они вели ее под руки — сначала по лестнице, потом в приемном покое. Медицинское учреждение оказалось неподалеку. Женщина качалась, с трудом переставляла ноги. В больнице отчаянно пахло хлоркой и лекарствами. Пришлось поругаться, совать под нос врачам серую книжицу горкомовского работника. Поручение самого Малютина Павла Егоровича! Немедленно обследовать эту женщину и принять все необходимые меры! Вы не понимаете, чем чреваты ваши нерасторопность и безразличие?! Медики зашевелились, увели женщину в отделение. Выбежал взволнованный доктор, представился невропатологом Зуевым, попросил подождать в коридоре.
