— Ох, спасибо, командир… — сипел он. — Такая вот беда приключилась… а у меня автомат заклинило… Ты, как бог, с неба свалился…
— Пошли, — поторопил Максим, — некогда… Держи, пригодится, — он сунул товарищу немецкий пистолет-пулемет.
Коган споткнулся возле Инги, посмотрел на нее с тоской. На щеке блеснула слезинка. «И его задело? — мелькнула печальная мысль. — Возле Инги постоянно крутился, слова какие-то говорил, поддерживал, помогал бежать…»
— Что случилось, Боря?
— Она коленом о пень ударилась, — глухо сообщил Коган. — Разбила, идти не могла. На себе тащил, сам упал, а пока поднимались… в общем, сам понимаешь… Ингу сразу подстрелили…
— Все, бежим, пора, Боря. — Он потянул товарища за рукав.
Путал их какой-то леший — уводил не туда. Трещали мотоциклетные моторы, перекликались люди. Максим вспомнил, что несколько минут назад пересекал тропу, способную пропустить мотоцикл. Значит, облава не ограничивалась убитой четверкой, в лесу были и другие немцы!
Затихло дребезжание, какое-то время еще доносились крики, потом все смолкло. Максим похолодел: немцам ничто не мешает пешим порядком выбраться к поляне!
Он ускорялся, путались ноги. Коган не отставал, хотя каждый шаг отдавался болью в отбитых внутренностях.
Он вскинул руку — на месте! Отступил за дерево, застыл. Потом на цыпочках вышел, поднимая автомат.
Немцы действительно бросили мотоциклы на тропе. Они стояли друг за другом, по направлению на юг. Ключи в замках, двигатели не работали. Солдаты ушли пешком на север, оставив возле техники сторожа. Упитанный лысоватый ефрейтор восседал поперек сиденья, погрузив ноги в коляску, и с аппетитом уплетал булку, наслаждаясь жизнью. Погода действительно была великолепной, чирикали птицы, лесной воздух благотворно влиял на организм. Ефрейтор блаженно закатывал глаза, аппетитно чавкал.
Обнаружив под носом ствол автомата, он открыл от изумления рот, оттуда вывалился непрожеванный кусок. Немец завороженно смотрел на дырочку ствола, потом медленно поднял глаза.
— Привет, — поздоровался Максим.
— Нет-нет, — забормотал ефрейтор, — не надо стрелять, подождите. Вы не должны этого делать. Вот, смотрите… — он сунул пальцы во внутренний карман кителя, вынул маленькое семейное фото. — Вот, пожалуйста, это моя жена Марта, это дети Гюнтер и Матильда, мы все живем в пригороде Франкфурта… У меня же дети, вы понимаете?
Он не знал, что «собеседники» владеют немецким языком, но, видимо, был убежден, что они обязаны владеть. Он не выглядел особенно испуганным — так, слегка шокированным, растерянным.
«Они считают, что это игра?» — недоуменно подумал Максим и переглянулся с Коганом. Тот насилу распрямился, презрительная усмешка исказила лицо.
— Они, значит, люди, а мы нет, командир?
— Выходит, так, — пожал плечами Шелестов.
— Вы же правильно все понимаете? — вопрошал ефрейтор, убирая снимок в карман.
— Да, все правильно, — бросил по-немецки Максим, — кушай с булкой, чего уж там, — последняя фраза прозвучала по-русски.
Коган выпустил в него короткую очередь. Ефрейтор опрокинулся на обратную сторону мотоцикла. Ноги застряли в коляске. Пришлось нагнуться и вытащить их.
— Поехали, — сказал Максим, заводя головной мотоцикл. — Держись за мной, только на пятки не наступай…
Привлеченные выстрелами показались возвращавшиеся соратники ефрейтора. Дойти до хутора они не успели. Хрустели ветки, раздавались встревоженные голоса. Коган задержался и, когда немцы приблизились, прошил кусты очередью из автомата. Он высадил весь магазин, выбросил автомат и с чувством выполненного долга выжал газ…
Дорога не отняла много времени. Метров двести на юг, там проселочная дорога на восток, с плавным загибом в северном направлении.
Ветки вездесущей лещины хлестали по щекам. На поворотах приходилось сбрасывать скорость, искать пяткой землю. Это была та самая дорога, что выводила к хутору! Два мотоцикла вынеслись на открытое пространство, обогнули убогие строения, устремились к дальней кромке леса. Где все, черт возьми?
— Не стрелять! — истошно кричал Максим. — Это мы! Выходите!
Мотоциклы кружились по опушке, рвали клевер — офицеры боялись выключать двигатели.
Показались, слава богу! Чумазые Сосновский и Буторин волокли под локти Вайсмана. За ними семенила Лида — потеряла гребень, порвала кофту, припадала на поврежденную ногу. Сначала обрадовалась, потом завертела головой, глаза наполнились страхом. Кинулась к Шелестову:
— Максим, где Инга? Почему она не с вами? Вы ее бросили?
Он отводил глаза, что-то бормотал. Она все поняла, исторгла душераздирающий вопль, схватилась за голову. Он не мог это слышать. Спрыгнул с мотоцикла, стал силой запихивать ее в люльку…
На север вела еще одна дорога — одно название — увитая корнями, заросшая чертополохом. По ней летели как на пожар. Пара верст до аэродрома, это правильное направление!
Дорога прорезала светлый сосняк и минут через пять вырвалась на простор. Солнце слепило глаза, в небесной синеве, словно маленькие истребители, носились стрижи. Справа, в низине, деревушка Знаменка, там могли быть немцы. По курсу — горстка построек за символической оградой, древние дощатые ангары, небольшое аэродромное поле. Жались кучкой старенькие «кукурузники» — явно неспособные подниматься в воздух. Здесь все выглядело нетронутым. Слишком жалкая мишень, чтобы тратить на нее бомбы. На краю поля виднелась лесополоса. Здесь не было никаких посторонних самолетов! Хотелось выть от отчаяния. Сколько часов прошло? За временем не следили. Мотоциклы вынеслись на поле, пошли кругами.
— Смотрите! — закричал Сосновский, вытягивая руку. Со стороны лесополосы бежал человек и отчаянно семафорил. Он был в длинной советской гимнастерке, перетянутой портупеей. Максим чуть не засмеялся, действительно, с чего он взял, что за лесополосой все кончается?
Человек остановился, но продолжал махать руками. А со стороны деревни опять коптил немецкий грузовик с солдатами! Он вырвался из седловины между холмами и медленно приближался. Какие глазастые, черти!
Человек уже был рядом — мужчина средних лет. Он махал за лесополосу — давайте туда! А когда мотоциклы промчались мимо, припустил за ними. Дорога огибала посадки и еще одно здание ангара. За ним прятался самолет — одномоторный пассажирский моноплан конструкции Москалева. Изделие явно не из тех, что выпускались в серийном порядке. Высокое шасси, приличный размах крыла — в противовес короткому фюзеляжу.
От самолета бежал еще один человек — взволнованный, бледный как мел. Майор ГБ Платов! Пилот все понял, запускал двигатель. Пропеллер плавно начинал вращение.
— Товарищи, дорогие, кто же сомневался, что вы прорветесь? — гремел Платов, пожимал руки, хлопал по плечам. Переволновался человек, уже не верил…
— Как долетели, товарищ майор? — поинтересовался Максим.
