– Сначала я бабахну по кассе, а потом, черт возьми, кому-то по голове, – пригрозил Зубик. Он целился битой то в одного, то в другого официанта, как бы примеряясь, чей череп раскроить первым. Николас подумал, что с Зубиком надо будет поквитаться. Только не сейчас, и, усилив накал, все-таки вытащил пистолет. Прыщавый официант упал на колени и пополз за пакетом, а его приятель подбежал к кассе, чтобы открыть ее. День, несомненно, удался – Николас увидел выручку в купюрах по пятьдесят. В бар вбежал Агостино, привлеченный шумом, и принялся сбрасывать в рюкзак бутылки с виски и водкой, уцелевшие от ярости Зубика.
– Эй, парни, уже полторы минуты. Кончай канитель! – крик Чупа-Чупса отрезвил троих налетчиков, они мигом выскочили на улицу. Снова в седле, снова в потоке машин, каждый наедине со своими мыслями. Все получилось так легко и быстро, как в настоящем боевике. Только Николас думал о другом: правой рукой управлял скутером, объезжая “Фиат Пунто”, который почему-то решил вдруг остановиться, а левой набирал сообщение Летиции: “Спокойной ночи, моя пантера”.
Утром, едва открыв глаза, Николас первым делом проверил телефон. В голове еще шумели события минувшего дня. Летиция ответила, как он и ожидал, сопроводив сообщение цепью сердечек. В школу пришел в десять и, поскольку все равно опоздал, полчаса роли не сыграют, решил выкурить в туалете косяк. Третьим уроком, если он правильно помнил, был Де Марино, единственный преподаватель, которого он мог терпеть. По крайней мере, проявлял заинтересованность. Конечно, не к тому, что тот рассказывал, на это Николасу было глубоко плевать. Его цепляло упорство, с которым Де Марино хотел быть услышанным, и внимание к подросткам, сидевшим перед ним. Вот за это Николас его уважал, хоть и понимал, что Валерио Де Марино не сможет никого спасти.
Прозвенел звонок. Шум распахиваемых дверей и топот в коридорах. В туалет, где прятался Николас, с минуты на минуту прибежит толпа. Николас выбросил остаток сигареты в унитаз и пошел в свой класс. Де Марино вошел, оглядывая учеников не так, как другие, для которых работа в школе – лишь часть производственного конвейера: наконец-то закончилась смена, все по домам.
Учитель подождал, пока все соберутся, а потом взял в руки книгу в мягком переплете, свернув ее, как газету, трубкой. Он сидел за столом и постукивал книгой по колену.
Николас уставился на преподавателя, не обращая внимания, что и Де Марино пристально смотрит на него.
– Фьорилло, тебя лучше сегодня не спрашивать, так?
– Лучше нет. Голова ужасно болит.
– Ты хотя бы знаешь, что мы сейчас изучаем?
– А то!
– Н-да. В таком случае я не буду тебя спрашивать, что мы сейчас изучаем. Я задам тебе хороший вопрос, потому что на хороший вопрос отвечать легко. Ведь так?
– Как хотите, – ответил Николас и пожал плечами.
– Из нашей программы что тебе нравится большего всего?
Николас действительно знал, какую тему они проходили.
– Мне нравится Макиавелли.
– А почему?
– Потому что он учит властвовать.
Шпана
Николас решил найти способ заработать, ведь с арестом Копакабаны наркосбыт приостановился. Нужно осмотреться, понять, с чего начинать. Копакабана знал, что деньги должны постоянно быть в обороте, времени терять нельзя. Дон Феличано пошел на сделку со следствием и мог разболтать все. Женившись на Виоле Стриано, Котяра оказался первым претендентом на роль босса Форчеллы, стоило лишь уладить вопрос с Копакабаной. Но почему-то он этого не делал.
Никто не посылал гонцов к Копакабане за решетку, молчали боссы, молчали их жены. В чем дело? К шантажу он не прибегал. Есть два пути: рэкет или наркосбыт. Или ты крышуешь магазины, собираешь с них дань и ни о какой другой торговле не помышляешь, или магазины ничего не платят, но терпят по соседству сбытчиков травки и кокаина. Таковы были его убеждения.
После нескольких удачных ограблений Николас, Агостино и Бриато с помощью старого бельгийского револьвера решили заняться рэкетом.
– А что?! – оживился Бриато. – Чтоб мне сдохнуть, Николас, отличная идея!
Они сидели в баре, проигрывая в автоматах награбленную мелочь, и строили планы. Зубик и Бисквит предпочитали слушать, пока.
– Эти барахольщики… Все, кто торгует вдоль дороги, будут нам платить, – не унимался Бриато, – сунем ствол в зубы всем этим чертовым неграм и марокканцам, пусть отстегивают в день по десять-пятнадцать евро.
– А сможем? – недоверчиво спросил Агостино.
– И еще, те, у стадиона, они точно платили дань Копакабане, – сказал Николас.
– Не, по-моему, Копакабана ничего не собирал у стадиона.
– Ну тогда будем грабить парковщиков после матча.
– Слушайте, парни, если не сделаем общую кассу, если не будем работать вместе, нам придется вечно пахать на кого-нибудь! Поймете вы это, наконец, или нет?
– Меня все устраивает. Сначала поработаем, а там посмотрим. – Агостино бросил в автомат два евро и добавил, нажимая кнопку: – Так сказал Копакабана.
– Что, что он сказал? Ты говорил с ним? – вскочил Николас.
– Нет, не я… Его бразильская жена сказала, что пока Котяра с ним не договорится, ничего не получится, так что мы сами по себе, он к нам без претензий, мы сами должны позаботиться о себе.
– Ну конечно, – отзвался Зубик, – будет Котяра у него спрашивать… Решит, и все дела! Если б здесь по-прежнему командовал дон Феличано, все было бы нормально. Неужели в Неаполе некому серьезно решать вопросы? – Он с силой ударил по игральному автомату, проглотившему за разговорами не меньше тридцати евро, и уселся на пластмассовый стул рядом с остальными.
– Проклятый дон Феличано, – сплюнул Николас, – он нас кинул. Лучше не вспоминайте о нем.
– Он не всегда был таким, – вступился Зубик.
– Да бросьте вы. – Агостино поставил локти на стол, молча скрутил косяк и так же молча пустил его по кругу. Запах марихуаны, лучший в мире, действовал на него умиротворяюще. Зубик, как обычно, выпустил дым через щель в отколотых резцах, эта его манера курить нравилась девчонкам.
Когда очередь дошла до Бисквита, тот жадно затянулся и, передавая косяк Агостино, сказал: – Я думаю, Мараджа прав. Надо держаться вместе… Тогда мы – сила.
Агостино беспокоился, он понимал, что держаться вместе подразумевало, кроме всего прочего, объединение вокруг кого-то одного и против кого-то другого. Работать на себя означало в худшем случае вступить в конфликт, разозлить кого-то, и тогда ты должен покаяться, отдавая часть заработанного, или получишь в морду. Объединиться, создать свою банду означало также, что у нее будет главарь, и Агостино понимал, что это не он. Он понимал и то, что ему придется улаживать дела с двоюродным дядей в любом случае, станет он ревнителем или предателем, и ни один из вариантов ему не нравился.
