Николас дал всем команду:
– Встречаемся на площади через пару часов. Все, пока. – Они всегда встречались на площади Беллини.
Мопеды рванули. Все были возбуждены, хотели узнать, о чем говорили у подъезда Зубик, Бриато и Мараджа, и решили поехать прямо на площадь.
Николас взял телефон, который до этой минуты не доставал, и обнаружил кучу сообщений от Летиции.
Летиция
Милый, ты где?
Милый, ты читаешь
сообщения?
Николас, ты где,
черт возьми?
Николас, я волнуюсь.
Николас????!!!
Николас
Я здесь, милая
Был с ребятами
Летиция
С ребятами?
Шесть часов?
И не проверял
сообщения?
Ты ничего мне
не рассказываешь…
Да пошел ты!..
Летиция сидела на скутере “Кимко People 50” своей подруги Цецилии. Подруга стыдилась такого мопеда и облепила его наклейками. Летиции же было все равно – рядом с Николасом она всегда чувствовала себя королевой. Она могла посылать его, когда вздумается, это ровным счетом ничего не значило, просто игра между влюбленными. Отраженный свет, который многие принимали за собственный блеск Летиции, – вот что имело значение.
Скутер Летиции стоял под статуей Винченцо Беллини среди десятков других скутеров и мотоциклов. Молодежь толпилась, все болтали, пили пиво и коктейли, курили марихуану и сигареты. Николас всегда оставлял свой “Беверли” на соседней улице и шел на площадь пешком. Это был не тот конь, на котором можно появляться на публике.
Кивком головы он хотел подозвать Летицию: слезай и иди сюда.
Она притворилась, что не заметила жеста-приказа, так что Николасу пришлось подойти к ней.
Он подошел близко-близко, так, что его раненный нос коснулся носа Летиции, и не успела она спросить: “Любовь моя, что случилось?” – как Николас поцеловал ее долгим страстным поцелуем. Затем взял двумя пальцами за подбородок и с раздражением отвел ее лицо.
– Летиция, черт побери, это был последний раз, когда ты послала меня. Поняла? – И пошел прочь.
Теперь ей пришлось догонять его. Николас знал, что так будет, и она знала, и все вокруг тоже. Он прибавил шагу, она – за ним. Потом поменялись ролями: она отвернулась, надув губы, он – за ней. Кричали друг на друга, тыкали пальцами, складывали обиженно руки, украдкой целовались. Играли спектакль на базальтовой сцене Старого города, в кривых его переулках, где эхом – “заткнись” и “что ты себе позволяешь” вперемежку с “любимая, я когда-нибудь врал тебе?”.
Банда тем временем собралась на площади Беллини. Пока Николас мирился с Летицией, Зубик и Бриато унимали тревогу, судорожно затягиваясь косяком. Кто будет их первой жертвой? Как все пойдет? Кто первым наложит в штаны?
– А куда подевался Мараджа? – прервал молчание Бисквит.
– Да, в чем дело? Я не понял, где Николас? Продает на блошином рынке наши пушки? – подхватил Чупа-Чупс. Не успел он закончить фразу, как Бриато залепил ему такую затрещину, на какую и мать не осмеливалась. Считая полученную на крыше, это была вторая за день.
– Придурок, не смей прилюдно произносить это слово!
Чупа-Чупс пошарил в карманах, будто искал заточку. Увертюра к кровавой разборке. Бриато тоже не думал стоять в стороне, но Зубик схватил его за футболку, послышался треск разрываемой ткани:
– Какого черта?! – грозно зашипел ему в ухо Зубик.
Чупа-Чупс вытащил ножичек и щелкнул лезвием, но между ними вырос Дохлая Рыба:
– Совсем уже?! Поножовщину устроим?!
– Ты, давай полегче! Проси прощения, проблему надо уладить сразу. – Зубик ткнул в спину Бриато.
– Ладно, Чупа-Чупс, прости. – Бриато нацепил примирительную улыбку. – Давай пять. Но и ты хорош, орешь на всю площадь. Осторожнее с выражениями, брат.
Чупа-Чупс слишком сильно сжал протянутую руку:
– Да все нормально, Бриато. Только ты не смей меня бить. Никогда. Хотя, в общем, ты прав, я погорячился.
Вспыхнувший пожар был мгновенно потушен. Но атмосфера оказалась накалена, напряжение чувствовали все, эмоции внутри бурлили.
Зубик и Бриато с трудом сдерживали их. Ствол лежавшего в трусах пистолета холодил Зубику пах. Ему нравилось это ощущение. Как будто на нем доспехи. Это круто. Стоявшие рядом парни угощали их грушевым ромом в обмен на косяки. Зубик и Бриато уже изрядно напились и обкурились. Площадь начала пустеть. Кто-то из банды врал в телефон родителям:
– Мам, не волнуйся, мам. Нет, не на улице, я у Николаса, скоро вернусь.
Подошли студенты, они были знакомы с Дохлой Рыбой, покупали у него в Форчелле гашиш, “пластилин”. При себе у него было совсем мало, пара кусков, которые он загнал за пятнадцать евро вместо десяти.
– Черт, ну и дурак, что не набил карманы… – И, обращаясь к Чупа-Чупсу: – Нужно таскать с собой килограмм как минимум, у меня лицо такое, товар за пять минут уходит.
– Ты смотри, карабинеры быстро твое лицо запомнят. И окажется оно в Поджореале.
– Мое? Чупик, мое лицо знают даже в Поджи.
Площадь совсем опустела.
– Ну, я поехал, – сказал Дохлая Рыба, его телефон разрывался от отцовских звонков. Постепенно все разъехались по домам.
Было уже полчетвертого, наступало утро, а от Николаса никаких известий. Зубик и Бриато поехали в логово. Войдя в квартиру, принялись шарить по всем углам. Наконец-то нашли пакетик.
– На две хватит.
Две полоски желтоватого кокаина, “моча”. Скрутили в трубочку старый чек из бара. Порошок был хорошего качества, но цвет мочи настораживал, всегда. Ноздря, как насос, втянула все разом.
– Странно это, мочу нюхать, – сказал Зуб. – А зашло хорошо. Очень хорошо. Только почему у нее такой ужасный цвет?
– Практически чистая материя.
– Чистая материя?!
– Ну да, не проходит через всю эту обработку, которая обычно.
– Какую еще обработку?
– Спроси у мистера Гейзенберга
[38], он тебе расскажет.
Они продолжали хихикать. Послышалась возня в замке, на пороге возник улыбающийся Николас:
