– Какую?
– Вот эту… – Его палец ткнул куда-то наугад.
– Какую? – повторила вопрос продавщица, внимательно следя глазами за пальцем Николаса.
– Эту!
– Эту? – И продавщица протянула ему статуэтку.
– Ладно, сойдет…
Николас засунул покупку в рюкзак, надел глухой мотциклетный шлем и завел свой “T-Max”.
Появляться в Конокале было опасно, теперь его могли узнать, несмотря на глухой шлем. Люди Котяры в первую очередь. Вообще-то он и его парни соблюдали правила и без надобности на чужую территорию не вторгались. Николас ехал, внимательно глядя по сторонам: он мог получить пулю, мог не заметить полицейскую засаду. Глухой шлем затруднял обзор. Доехал до места, указанного Пернатым, – мясной лавки Журавля, личного повара дона Витторио, Архангела. Журавль сел пассажиром на “T-Max”. Теперь у Николаса был щит, благословение на въезд в квартал.
Он припарковался у знакомого дома, выкрашенного в желтый цвет. Когда-то он получил здесь пушки, теперь настало время обеспечить своих людей товаром, и в этом должен помочь все тот же человек.
Кресло, в котором сидел Архангел, напомнало электрический стул из американских фильмов. От руки Архангела к аппарату с включенным монитором тянулись провода, наверху висел резервуар с раствором для гемодиализа. Однако и аппарат сложной конструкции, и многочисленные трубки с бежавшей по ним кровью, и вынужденная неподвижность пациента – все это казалось совершенно естественным. В комнате было тихо и спокойно. Аппарат работал практически бесшумно.
– Дон Витторио, вам плохо?
Свободной рукой Архангел дал медбрату знак удалиться и лишь потом ответил.
– Нет, не плохо.
– Тогда почему вы в этом кресле?
– А как, по-твоему, я получил домашний арест? Врач сказал, что почки шалят, подготовил все нужные бумаги, ну, естественно, я его отблагодарил. Зато теперь сижу дома. И вообще, кровь почистить неплохо. Особенно в моем возрасте. Может, протяну еще, а?
– Ну да…
– Мараджа, – сказал Архангел, улыбаясь, – я знаю, что мои пушки служат хорошо. Палят направо и налево. – Николас польщенно кивнул. – Но работаете вы плохо, нечисто работаете, – продолжил Архангел. Он сделал паузу и посмотрел на аппарат, перекачивавший кровь. – Работаете без перчаток. Разбрасываете гильзы. Это как? Что это? Вам нужно объяснять элементарные правила? Какие же вы еще дети!
– Но нас же не поймали, – сказал Николас.
– О господи! Зачем, зачем я поверил ребенку? Зачем? – Он посмотрел на Журавля, стоявшего на пороге.
– Ладно, мне уходить, дон Витто? – спросил Мараджа.
Архангел продолжал, сделав вид, что не услышал его:
– Первое, что отличает настоящего мужчину, – он знает, что не всегда все идет гладко. Он знает, что один раз может пойти как по маслу и сто раз – плохо. А дети думают, что сто раз им все удастся и, может быть, один раз дело не заладится. Мараджа, ты должен рассуждать, как мужчина, а не думать о том, что пронесло. Если кто захочет тебе навредить, он сделает это любой ценой. Ты, Мараджа, пока что палил по стенам…
– Нет, неправда, я человека убил.
– Нет, не ты… Черт побери, его убило шальной пулей, выпущенной каким-то придурком из твоей банды.
Николас вытаращил глаза. Похоже, у Архангела не просто были везде шпионы, похоже, он забирался им прямо в голову.
– Я на негров охотился…
– Молодец! Чувствуешь себя мужчиной? Конечно, круто стрелять по неграм! Как я ошибся! Не нужно было вам ничего давать…
– Дон Витторио, вы о чем? Мы, черт возьми, прибрали к рукам весь центр Неаполя…
– С мамкой будешь говорить таким тоном, Мараджа. Силу почуял? Сбавь обороты. Выбирай слова. Или убирайся.
– Извините… А вообще-то почему “извините”? Я вам не подчиняюсь, просто оказываю услугу. – Он стал говорить громче, решительнее. – За нами сила, не за вами, чтоб мне сдохнуть, и вы должны признать это, дон Архангел. Я даю вам кислород, который Котяра перекрывает.
Журавль подался вперед. Он чувствовал, что атмосфера накаляется, и это ему не нравилось, как и тон Николаса. Архангел остановил его знаком.
– Отдайте нам ваш товар, который вы не можете здесь продать. Я могу быть вашими ногами, вашими руками. Я занимаю точки одну за другой… а ваш товар гниет. Вы не хотите отдать его за бесценок, чтобы никто не подумал, что вы загибаетесь. Но сюда к вам никто не придет. Только конченные наркоманы, а с ними долго не протянешь.
Поднятая рука Архангела сдерживала Журавля. Николас не знал, продолжать или остановиться. Но Рубикон был преодолен, назад пути нет.
– Умирающий, дон Витто, хоть и говорит, что все нормально, уже не встанет.
Архангел сжимал левой рукой подлокотник кресла.
– Ты занимаешь все точки? А я-то думал, все в руках у Котяры: Форчелла, Испанские кварталы, Кавоне, Санта-Лучия, вокзал, Джантурко… Продолжать?
– Дон Витторио, если дадите свой товар, он будет везде!
– Везде? Как интересно! Значит, ты не Мараджа, ты – Гарри Поттер, волшебник! Или, может, ты родственник святого Януария?
– Никакое это не волшебство и не чудо. Мы будем действовать, как Гугл.
Теперь настала очередь босса таращить глаза.
– Как вы думаете, дон Витто, почему все пользуются Гуглом?
– Откуда мне знать? Чем-то он хорош, значит…?
– Хорош, да, а главное – он бесплатный.
Архангел бросил взгляд на Журавля, понимает ли он, о чем речь, но тот стоял, сурово нахмурив брови.
– Ваш товар гниет, и если мы отдадим его без навара, все точки будут нашими.
– Хочешь загрести жар чужими руками, Мараджа?
– Значит, Котяра покупает траву по пять тысяч за кило, продает по семь. На точках толкают по девять евро за грамм. Мы будем продавать все по пять евро.
– Все, Мараджа, хватит. И так много ерунды наговорил…
Но Николас продолжал, глядя прямо на него:
– На точках будут по-прежнему продавать товар, который дает Котяра. Но и наш тоже. Ваш товар, Архангел. Хороший, плохой, не так важно.
Николас добился своего. Дон Витторио опустил руку и внимательно слушал, как, впрочем, и Журавль.
– Вы знаете, против кого мы идем, вы тоже этого хотите.
– Ну хорошо, и что мы с этого получим?
– Ничего, дон Витто, точно так же, как Гугл.
– Ничего? – повторил Витторио Гримальди, чеканя каждый слог.
– Ничего. Продадите товар по себестоимости. Сначала станем Гуглом, а потом, когда все придут к нам, вот тогда мы развернемся. И назначим свою цену.
– Все будут думать, что я предлагаю дерьмо какое-то. Или отраву.
