Ну, и еще видел: мачо-паркурист, предмет Римкиного вожделения, откровенно нервничает.
* * *
— Римма, — попросил Павел, — уведи, пожалуйста, Ярика.
Молодой человек не сопротивлялся. Послушно протянул девушке руку, вышел с ней вместе из гостиной.
Синичкин остался с Федором один на один. Тихо спросил:
— Тебе Ольгу не жаль было?
Дорофеев-старший взглянул затравленно. И даже не попробовал отпираться. Тяжело вздохнул:
— Жаль. Но она дура. Стала нам угрожать. Говорить, что все вспомнила. Что сдаст с потрохами. Сама виновата.
— Как вы ее нашли?
Попытался улыбнуться издевательски, но вышло грустно:
— Вашей Римме скажите спасибо. Я у нее выяснил: Ольга в Прасковичах, у жениха Георгия Климко. Мы с Филом узнали точный адрес, приехали. Времени — половина пятого утра. В доме темно. Сидим в машине, думаем, что дальше делать. И вдруг видим: Ольга выходит. Бегом бросается через деревню к шоссе. Бог нам послал — ну, или дьявол. Ясное дело, мы ее догнали.
— А зачем ты Долматова убил?
— Фил сам виноват, — усмехнулся Федор. — Сказал, когда домой возвращались, да с таким пафосом: «Мы теперь кровью повязаны. Я тебе брат. Ближе Ярика».
Взглянул с вызовом:
— А на фига мне брат, который в любой момент заложить может? — Помолчал. Продолжил: — Но тогда я с ним спорить не стал. Брат так брат. Согласился. Больше доверять будет. Фил от меня своих планов не скрывал. Он по пути обратно коттедж снял под Киржачом. Во Владимирской области. Звал прямо из Пскова вместе туда поехать, отсидеться. Но мне нужно было домой заскочить, Ярика проверить и мать — чтобы не запила. — Улыбнулся. — Поэтому я только на следующий день в эту Дубравку причапал. Хотел сначала машину напрокат взять, но потом решил на рейсовом автобусе. Чтоб светиться поменьше — и чтобы выпить спокойно можно было. Мы с Филей часто вместе киряли. Вот и бухнули — в последний раз. Брат мой названый клофелина в коньяке даже не почувствовал.
* * *
В одном Фил оказался прав: убивать — абсолютно несложно. Особенно когда тобой движет ненависть.
Да, сначала, когда Федор только увидел беззащитную Ольгу ночью на безлюдном пляже, ему было страшно и жалко. Балерина, похоже, поняла, что он боится. И решила сразить трусость смелостью. Начала нападать. Клялась, что все равно их сдаст. Кричала, что на пляж уже идут люди. Даже Фил ей почти поверил. Но Федор заглянул Ольге в глаза — и понял: она всего лишь актриса. Отлично играет.
А потом — сжал руки на ее шее. Легко сбил подсечкой и сунул голову девушки в ледяную воду.
Упорная балерина трепыхалась минуты три. Но потом все-таки затихла.
А он даже какое-то очарование почувствовал. Особенность, святость момента — когда жизнь выходит из тела.
За агонией Фила — она растянулась на целый час — тоже наблюдал внимательно, почти с удовольствием.
Но очень надеялся — больше убивать ему не придется.
Кто мог подумать, что Лейла его не примет!
* * *
Федор ожидал от любимой чего угодно. Слез, обвинений, даже скандала. Он догадывался: потерять разом брата и возлюбленного (тем более перспективного) девушке тяжело. Был готов утешать, унижаться, выслуживаться.
Долго думал, покупать ли букет. На похоронах — двух подряд — ей и так, наверное, цветов хватило. Однако решился. Выбрал солнечные ярко-оранжевые тюльпаны.
Караулить у Центра реабилитации не стал — встретил вечером у дома. Лейла еле волочила ноги, брела пешком от метро.
Увидел — и такое счастье накатило, такая вселенская жалость! Протянул цветы, пробормотал:
— Заинька ты моя.
Ее лицо мгновенно закаменело. Отвела его руку с букетом. Спросила противным, совсем не своим, каркающим голосом:
— Что тебе надо?
— Лейла, мне так жаль!
На глазах выступили совсем не мужские слезы.
Она взглянула внимательно — будто прожгла своими зелеными, крапчатыми до самого донышка. И тихо произнесла:
— Все ты врешь.
— Любимая!..
— Перестань. — Она яростно шваркнула его тюльпаны на грязный асфальт. — Я все вижу и знаю! Ты ненавидел моего брата, терпеть не мог Ричарда. И ты просто счастлив, что все так случилось!
— Нет. Я очень тебе сочувствую. И сделаю все, чтобы ты снова стала счастливой!
— Так я и была! С ними! А ты… ты… да я видеть тебя не могу! — яростно топнула ногой.
— Почему? — растерянно спросил Федор.
— Ты примитивный, плоский, скучный, никчемный человек! — четырьмя прилагательными уничтожила она.
— Лейла. — Он ушам своим не верил. — Нам ведь было так хорошо вместе!
— О, да ты еще и лопух! — презрительно сузила глаза. — Даже не различаешь, когда девушка притворяется — и когда ей действительно хорошо!
Ему хотелось зажать уши, затопать ногами — как делал в детстве. Но скрипнул зубами, спокойно сказал:
— Ты сама не понимаешь, что говоришь. Тебе просто сейчас тяжело, и…
— Мне нормально. То есть да, тяжело одной. Но с тобой я не буду никогда.
— Почему?
— Потому что очень хорошая есть пословица. Лучше быть одной, чем с кем попало.
— Значит, я — «кто попало»? — горько вымолвил он.
— Ты хуже, — выплюнула она. — Иди в свой батутный центр, сделай сальто. Авось полегчает.
— Лейла, я не верю, что настолько тебе неприятен, — упорствовал Федор.
— Не веришь?! Так слушай: мне лучше на кладбище жить. Возле брата и Ричарда — мертвых! Чем вместе с живым — тобой!!!
Он, конечно, предполагал, что вернуть ее будет непросто. Но сейчас смотрел, какой ненавистью сочились глаза — зеленые в крапинку, — и понимал: Фил был прав. Нельзя унижаться перед девушками, которые тебя бросили. Их действительно надо убивать.
Так он и поступил — в память о мертвом названом брате.
Взял в каршеринге машину. Полночи катался по району — вспоминал почти забытые навыки вождения.
А с раннего утра подъехал к дому Лейлы. Когда она села в свой автомобильчик и отправилась в сторону МКАД, обрадовался. А уж когда маршрут предавшей возлюбленной завершился на пустынном по буднему дню кладбище, и вовсе пришел в восторг. Машину, чтобы не светить на стоянке, загнал в лесок. В юдоль печали пролез через дырку в заборе. И легко углядел яркую куртку Лейлы среди могил.
Никогда раньше он трубки у тормозов не перерезал, но дело оказалось нехитрым. А уж до чего приятно оказалось увидеть, как на обратном пути Лейла газанула — и полетела прямиком в бетонный отбойник!
Римма
