— Ладно, не любовь. Просто взрыв чувств. Гормональный бунт. Он на нее набросился, девушка, допустим, испугалась… — начала фантазировать я.
— На Ольгу-то? — наморщила нос Ксюша. — Набросился?! Да Ярик ее боялся, как огня!
— Боялся?
— Она дистанцию держала прекрасно. И рявкнуть умела. Даже Антонина Валерьевна ей замечания делала, что нельзя так орать.
— Прямо орала?
— А как не орать, когда с аутистами балет ставишь?
— Они что, правда ставили настоящий балет?!
Ксюша улыбнулась:
— Метод «Игровое время»
[5] везде есть. А наш Центр — экспериментальная площадка. Здесь все можно. Если есть шанс, что больным поможет. Ольгина идея, конечно, совсем завиральной казалась, но все равно решили попробовать. Антонина Валерьевна сказала, что будет интересно связать в одно две несовместимые категории. Больные с ограниченной подвижностью — и балет. Специально под проект станки купили. Зеркала. Пианиста взяли на четверть ставки.
— И что они ставили?
— Вторую часть «Артефакт-сюиты» Фредерика Форсайта, — заученно отбарабанила Ксюша.
— Никогда не слышала, — призналась я.
— Ну… это такой очень современный балет. На музыку Эвы Кроссман-Хехт. — Понизила голос, хихикнула. — Скрип и скрежет, короче.
— И как у них получалось?
— Как на этих картинах. Авангард, — улыбнулась девушка. — Ничего непонятно. Дергаются, будто их током бьют. Хотя видно: люди очень старались.
— А Ярик — он… э… в кордебалете был?
— Нет. Звезда. Один из четырех солистов. Там две пары в главных партиях.
— Мне Федор ничего об этом не говорил, — пробормотала я.
— Думаю, он не воспринимал занятие брата всерьез. А сам Ярик стеснялся очень, — улыбнулась Ксюша. — Меня просил и всех в детали не вдаваться. Боялся — брат засмеет. Балет, мол, не мужское дело. Сам-то Федор — мастер паркура. Вот это да, это для кобелей. А балет — для девочек. Ярик очень обрадовался, когда узнал, что брат на премьеру не придет.
Я задумчиво произнесла:
— Если тут не любовь, зачем все-таки Ярику Оля? Сейчас?
— Я думаю, один из симптомов аутизма, — со знанием дела изрекла Ксюша.
— В каком смысле?
— Чрезмерная привязанность. У одних больных — к черепахе. У других — к училке. Забрали игрушку — мир рухнул, пациент в панику впал.
— Ольга ушла, насколько я знаю, внезапно? И никаких контактов не оставила? Почему?
Ксюша вздохнула:
— Про это не скажу. Мы ведь с ней так, привет-пока. Я девочка-секретарь. Типа мебели. Вам надо с кем-то из педагогов поговорить. С Лейлой, например. Они, по-моему, дружили.
— И где мне ее найти?
Ксюша взглянула в монитор:
— У нее сейчас сенсорные игры. Освободится через час. Но если хотите, можете прямо в классе ее подождать.
— А так можно? — удивилась я.
— У нас открытый Центр. Постоянно кто-то на стажировках, приходит, уходит. Только бахилы наденьте.
* * *
Ксюша без колебаний оставила свой пост и провела меня в класс сенсорной терапии. Спрашивать, кто я, и тем паче проверять документы никто не стал — совсем юная зеленоглазая девушка в розовом платьице (вокруг нее на креслах-подушках расположились человек пять пациентов) лишь улыбнулась, быстро сказала: «Садитесь во второй ряд!» — и перестала обращать на меня внимание.
Помещение нарядное: на подоконнике цветы, в углу комнаты умиротворенно журчит фонтанчик. Подростки, которые проходили обучение, не выглядели слишком больными. Ну, теребит мальчик все время нос, а девочка монотонно раскачивается на своем пуфе — но нынче в метро и куда бо́льших оригиналов встретишь. А тема урока, на мой взгляд, годилась даже для художественного училища: юное создание учило своих подопечных различать оттенки цвета. Показывала картинки, терпеливо объясняла, что вот простой красный, а это — пурпурный, а это — алый. Азы ученики усвоили быстро, и Лейла смело отправилась в дебри. Лично я слыхом не слыхивала про цвет фарфоровой розы или азалиевый, но пациенты отбирали нужные картинки, почти не ошибаясь.
Сами, правда, говорили неохотно, но беспомощная на вид учительница сразу добавляла в свой голос стали, и дети послушным хором повторяли то слово, что она требовала. До тех пор, пока загадочный «ос-со» не превращался в «цвет острого соуса».
Как пролетел час, я даже не заметила, и слегка растерялась, когда ученики быстро разошлись, и молоденькая учительница с некоторой опаской меня спросила:
— А вы к нам откуда?
— Мне надо Ольгу Польскую найти.
Девушка нахмурилась:
— Зачем?
Я снова не стала врать:
— Ярик попросил.
— А вы ему кто?
— Я частный детектив.
Лейла рассмеялась:
— Узнаю Ярика. Никогда не сдается.
— Но зачем ему нужна Ольга? Какой у парня мотив?
Учительница задумчиво молвила:
— У нас тут некоторые считают — влюбился он в нее. Но лично я думаю — ничего подобного. Вы вообще знакомы с расстройствами аутистического спектра?
— Смотрела «Человека дождя».
— Это кино, — отмахнулась Лейла. — А в жизни наши пациенты мало похожи на Дастина Хоффмана. Вы знаете, что Ярик даже ходить нормально не умел? Нет, не хромал, но очень смешно подбрасывал ноги — как цапля. И головой кивал в такт каждому шагу.
— Ничего такого я не заметила.
— Вот именно. Потому что Ольга в него поверила. Многих ребят без нарушений походки отправила в кордебалет. А Ярику доверила роль солиста. Он это очень ценил. Все остальные занятия забросил — в репетиционном зале торчал безвылазно. Можете себе представить? Ноги у парня не слушаются, а он по сто, двести, триста раз делает гранд-плие! Причем Оля с ним не церемонилась. У нас строго запрещено, но она его крыла конкретно. И голень подправляла линейкой — довольно болезненно, Ярик морщился. Но терпел. И работал.
— По-моему, подходящая обстановка, чтобы парень потерял голову.
— А по-моему, он к ней просто очень привык. Часто повторял: «Мой брат и Оля». Это был его мир.
— Но почему все-таки Ольга ушла? И куда?
Лейла понизила голос:
— Я не могу выдавать чужие тайны.
— Ярик не надеется, что она вернется. Он просил только видеописьмо. Будет — насколько я теперь понимаю аутистов — просматривать его по сто раз в день.
