Хуан бросился к отцу, но Фердинанд только рассеянно поцеловал его и тут же посмотрел на жену.
– Ну, дети, теперь вы можете пойти поиграть, – сказала Изабелла.
– Нет! – пронзительно закричала Хуана. – Нет, мы желаем побыть с папой!
– Ты слышала приказ Ее Величества? – нахмурилась инфанта Изабелла.
– Разумеется, слышала, – ответил вместо дочери Фердинанд. – И подчинится ему, как только поцелует меня.
Хуана с удовольствием поцеловала его подставленную щеку.
– Очаровательная малышка, – распрямившись и повернувшись к жене, улыбнулся Фердинанд. – Она чем-то похожа на мою мать.
Его слова обрадовали Изабеллу настолько, что она забыла спросить о новости, которую собирался сообщить ей супруг. На его мать, подумала она, – спокойную, рассудительную Хуану Энрикес. Не на мать Изабеллы, влачащую жалкое существование в замке Аревало.
– Вот так, моя маленькая свекровушка, – сказала она. – Теперь можешь идти в свою комнату.
– А кто такая свекровушка? – спросила Хуана.
– Свекровь – это мать мужа, – объяснила Изабелла. Хуана замерла и задумчиво повторила:
– Свекровь – мать мужа… мать мужа…
– Тебе пора идти, – поторопила ее Изабелла. Инфанта Изабелла взяла Хуану за руку и силой заставила ее сделать книксен. Наконец дети ушли.
– У тебя плохие новости, Фердинанд? – спросила Изабелла.
– Мавры взяли штурмом нашу крепость Захару.
– Да, это серьезно. Фердинанд кивнул.
– Мой дед приложил немало сил, чтобы очистить ее от неверных. И вот они снова завладели ею.
– Им это не сойдет с рук.
– Разумеется, дорогая. Будь у нас больше денег, я бы сию же минуту начал беспощадную войну против этих нечестивцев – и не остановился бы до тех пор, пока не изгнал всех мусульман из нашей страны.
– Или не обратил бы их в нашу веру, – поправила Изабелла.
– И тогда над каждым городом Испании развевался бы христианский флаг, – добавил Фердинанд.
У него блестели глаза, и Изабелла догадалась, что в эту минуту ее супруг думал о сокровищах, накопленных в мавританских дворцах.
– Когда-нибудь так все и будет, – сказала она.
Он внимательно посмотрел на нее. Затем вздохнул и положил руки ей на плечи.
– У тебя усталый вид, дорогая. Тебе нужно отдохнуть.
– Дело не в усталости, – улыбнулась она. – Ты ведь знаешь, через шесть месяцев у меня родится еще один ребенок. Хотя работа тоже отнимает силы.
– Береги себя, Изабелла. У нас уже есть трое детей, но все же потерять четвертого мне бы не хотелось.
– Не бойся за меня, все будет хорошо. Скажи лучше, чем может обернуться для нас потеря этой крепости.
– Полагаю, она обернется для нас началом святой войны против мавров.
– Подобные войны – не редкость для нашей страны. В течение последнего столетия их было несколько.
Фердинанд крепче сжал ее плечи.
– Та, которую начнем мы, навсегда положит им конец, дорогая. Помяни мое слово, наша война объединит Испанию.
Три месяца спустя Изабелла приехала в Медину. Она была на шестом месяце беременности, и поездка отняла у нее все силы. Ей вновь и вновь вспоминалось то время, когда после одного из таких путешествий у нее случился выкидыш.
Проезжая мимо городов и селений, видя женщин, работавших или гулявших с детьми, Изабелла в душе завидовала им. Своих детей она любила и жалела о том, что не может сама их воспитывать.
Впрочем, они росли под надежным присмотром, и ей не следовало замыкаться на мысли о них. Вот когда она выполнит свою великую миссию, тогда у нее появится возможность чаще бывать с ними.
К тому времени они уже повзрослеют, с грустью думала она. Может быть, вступят в брак. Но тут уж ничего не поделаешь, слишком велики задачи, все еще стоящие перед ней: избавить страну от еретиков и водрузить христианский флаг над каждым испанским городом – на это могли уйти годы и годы. Она не забывала о неоднократных попытках воплотить эти планы в жизнь, предпринимавшихся в прошлые века. Ей предстояло оправдать и завершить их.
«И все же мы добьемся успеха, ведь Господь на нашей стороне, – говорила она. – К тому же мне помогают такие люди, как Фердинанд и Томас Торквемада. Их поддержка упрощает дело».
К ней пришел духовник, отец Фернандо де Талавера, и Изабелла приветливо поздоровалась с ним.
Женщина набожная, она с особым почтением относилась к своим духовникам. Когда она стояла рядом с ними на коленях и молилась, в ней трудно было узнать властную и самолюбивую королеву.
Торквемада оказал влияние на всю ее жизнь. Талавера стал ее советчиком и другом.
Талавера не обладал суровостью Торквемады – собственно, во всем мире не было человека, крутым нравом превосходившего приора монастыря Санта-Круз, – однако в религиозном рвении не уступал ему. Как и Торквемада, он не заискивал перед Фердинандом и Изабеллой, а когда считал нужным, то и указывал им на их ошибки. И хотя его поведение не всегда нравилось Фердинанду, Изабелла старалась не вызывать недовольства у своего духовника.
Сейчас ей вспомнилось, как Талавера впервые пришел исповедовать ее. Тогда она встала на колени, а он, к ее удивлению, остался сидеть в кресле.
«Святой отец, – сказала она тогда, – обычно мои духовники преклоняют колена вместе со мной».
А Талавера ответил: «Сейчас вы предстали перед судом Господним. Я здесь исполняю Его волю. Поэтому мне, Его представителю, не пристало преклонять колена вместе в вами».
В первое мгновение Изабелла была готова рассердиться. Однако, подумав над словами Талаверы, она не могла не признать его правоту.
В тот день она впервые подумала о том, что в лице Талаверы ей достался такой же бескорыстный и неподкупный духовник, каким был Томас Торквемада.
Сейчас Изабелла призналась ему в том, что ее давно искушает желание жить просто, как все женщины, – заниматься домашним хозяйством, воспитывать детей; что иногда она задается вопросом о том, почему Господь обрек ее на вечную борьбу с врагами Испании.
Талавера покачал головой. Всевышнему было бы трудно обойтись без таких людей, как она, сказал он. Поэтому она грешит против Неба, жалуясь на свое высокое призвание.
– Знаю, святой отец, – вздохнула Изабелла. – Но что делать? На моем месте любая мать мечтала бы о более спокойной жизни, о возможности чаще бывать со своей семьей.
Она вместе с Талаверой стала молить Бога о том, чтобы Он дал ей силы выполнить ее долг перед Испанией и ниспослал достаточно смирения для великой жертвы, которую требовали от нее.
