Я заметила, что, несмотря на такую рань, губы у нее уже накрашены, а оленьи глаза подведены. Неужели снова приехали гости?! Я быстро надела чешки – не хотела добавлять раздражения, возясь с застежками сандалий, – и вылетела вслед за взрослой, ведомая ее сильной рукой. Она тащила меня вверх по лестнице, схватив за запястье. Я во все глаза смотрела под ноги, чтобы не споткнуться, перебирая ступени со скоростью взрослого человека. Наконец мы остановились перед дверями медицинского кабинета. За окошечком белой двери, завешенной пеленкой, было темно. Воспитательница провела рукой по длинным каштановым волосам, улыбнулась и постучала. В окошечке вспыхнул свет.
– Можно? – Она тихонько открыла дверь. – Девочку привела вам показать.
– Что же так рано? – протрубил из глубины кабинета мужской голос.
– Потом времени не будет, в семь у детишек подъем!
Доктор, щурясь, вышел из-за ширмы. Он был огромным, до потолка. Чтобы заглянуть ему в лицо, пришлось бы запрокинуть голову. То ли мне показалось, то ли я действительно услышала сдавленный вздох воспитательницы, которая стояла позади меня. Я изумленно разглядывала мужчину – растрепанные волосы, грубое лицо, щеки, покрытые жесткой щетиной.
– Что с девочкой?
– Эээ, – она на мгновение замялась, а потом резко подняла мою правую руку, – у нее опасные красные пятна!
– Раньше их не было?
– Нет!
Зачем воспитательница соврала, я не знала. Эти пятна на правой руке были у меня всегда. Кто только не пытался отмыть мне руку – терли и мылом, и мочалкой, скребли чуть ли не до крови. Она и сама это делала.
– Таааак… – Доктор взял со стола очки и нацепил их на нос.
– Это какая-то инфекция, – шепотом сообщила она, – представляете, если все заболеют?! Что нам тогда с ними делать?
– Отставить панику. – Врач одним точным движением выдвинул из-за стола стул, сел и склонился над моей рукой.
– Вам легко говорить, – воспитательница незаметно подобралась поближе и прижалась грудью к плечу великана, – а у меня тридцать детей!
– А у меня сто пятьдесят. – Он повел плечом, словно желая избавиться от непрошеного соседства, и, аккуратно нажав на красное пятно, спросил меня: – больно?
Я хотела ему ответить, почему-то почти не испугалась этого незнакомого человека, такого лохматого и большого, но не успела даже рот открыть.
– Да! – выпалила за меня воспитательница.
– Простите, – голос врача изменился, – я спросил у ребенка, а не у вас.
– У кого?! – Она выпучила глаза и непонимающе уставилась на него.
– У ребенка, – он старательно повторил, – у вашей девочки.
– Она не разговаривает! – Щеки ее покраснели.
– Правильно, вы ей не даете. Не видите, девочка вас боится?
– Меня?! Думайте, что говорите!
– Я как раз думаю, – врач осторожно держал мою руку в своих больших ладонях, – а ну-ка, выйдите вон. Будьте добры.
– Я помочь, – закудахтала она, пятясь к двери, – вдруг тут инфекция! А вы устроили. Хам!
Она развернулась на каблуках – я только сейчас заметила, что воспитательница не в привычных тапочках, а в туфлях, которые надевала только в дни спонсоров, – и выскочила за дверь.
– Невозможно работать, – пожаловался мне доктор с улыбкой, продолжая ощупывать руку, – шпионы! Выяснили в два счета, что холостой, ходят теперь табунами. Одна за другой.
Он еще покрутил мою руку.
– Так я и думал, – он с облегчением улыбнулся, – у тебя ведь давно эти пятна?
Я молча кивнула.
– Не беспокоят?
Я отрицательно мотнула головой.
– Тогда все в порядке, – он на секунду задумался, – смазывай их сливочным маслом, чтобы кожа не сохла и не чесалась.
Он улыбнулся, поймав мой изумленный вопросительный взгляд.
– Обычное масло, знаешь? Вам на бутербродах дают, – объяснил он на понятном мне языке, – ты его возьми и руку помажь. Будет легче.
Он подождал, когда я ему поверю, потом встал и махнул мне рукой.
– Пойдем отведу тебя в группу. Скоро подъем.
За завтраком мы сидели с Аней за столом – каждая на своем месте. Она безо всякой охоты, просто потому, что надо есть, ложку за ложкой отправляла в рот манную кашу. Я свою кашу уже проглотила – на автомате, не чувствуя вкуса – и теперь неотрывно смотрела на квадратный кусочек масла, который лежал на хлебе. Пока мы ходили в туалет, пока умывались, успела рассказать Ане и про масло, и про врача. Аня заметила мой пристальный взгляд.
– Мажь, – прошептала она, тихонько кивнув на масло.
– Как?! – Я боялась, что меня накажут: знала, что нельзя так обращаться с едой.
– Бери и мажь, – не унималась Аня, – врач же сказал, надо.
Я колебалась, а Аня подбадривала:
– Надо слушаться взрослых!
Чувствуя себя преступницей, я сначала осторожно дотронулась до подтаявшего кубика указательным пальцем левой руки. Ощущения были приятными. Потом чуть осмелела и зачерпнула пальцем немного масла.
– Никто не видит, – Аня торопливо оглянулась, – давай!
Страх чуть-чуть отступил. Я положила правую ладонь на стол и стала размазывать масло по красным пятнам. Мне казалось, что они на глазах белеют, становятся незаметными. Это было хорошо. Значит, врач говорил правду! Я зачерпнула еще.
– Мажь, – подзадоривала Аня, – не бойся.
Я с удовольствием размазывала масло по руке. И воображала, что скоро вылечу свои пятна. От масла они пройдут, я стану как все. Мне больше не будет стыдно за то, что я не такая, за то, что не могу отмыться от неопрятной красноты…
И тут за спиной раздалось шарканье взрослых ног. Я дернулась и быстро спрятала правую руку. Воспитательница подошла к нашему столику и склонилась надо мной.
– Что там у тебя?
Я, как обычно, открыла рот и начала глотать воздух, не в состоянии произнести ни слова.
– А ну покажи!
Не двигаясь, я продолжала сидеть, сунув руку под стол. Решила молчать до последнего. Воспитательница видела размазанный пальцем кубик масла, спрятанную под столом руку и ничего не могла понять. И тут как гром среди ясного неба.
– Она мазала, – звонкий голос Ани прозвучал на всю столовую, – маслом руку!
– Что?! – Воспитательница замерла в изумлении.
– Мазала руку, – повторила Аня.
– Чем?
– Маслом. С бутерброда, – охотно объясняла Аня, – это чтобы пятна прошли. Вот эти красные на руке. Чтоб их не стало.
Щеки мои пылали, я чувствовала себя преданной. Единственный близкий человек рассказал воспитательнице, что я сделала с рукой, прекрасно зная, как меня за это накажут. И она не сказала ни слова о враче! Не объяснила, что это он так велел. Сам он тоже никого не предупредил. Что теперь будет?! Но я же не специально так сделала. Я не хочу быть плохой. Я хочу всегда-всегда слушаться взрослых.
