Спасибо Людмиле Михайловне, она вселила в меня уверенность. Я обошла несколько учебных заведений и в итоге попала в колледж номер тридцать шесть имени Фаберже. Вошла и буквально за секунду почувствовала – вот оно! Место моей мечты! Мне все и сразу понравилось. Атмосфера, рисунки, огромный музей студенческих работ. Я как будто попала в другой мир – новый, свободный – и тут же сказала себе: «Хочу!» Это было желание такой силы, что не могу его передать. До этого единственное, чего я по-настоящему хотела, – увидеть маму. А тут загорелась идеей учиться. Почувствовала, что пазл внутри сошелся.
За моим первым осознанным желанием стояла огромная работа одного важного для меня человека. Он появился в моей жизни давно, но только в девятом классе я впервые почувствовала, что начинаю постепенно привязываться и доверять. И меня это – на удивление – не испугало. Следом за доверием пришли первые в жизни отношения. Они развивались медленно, но стали для меня надеждой. Стали первыми уроками чувств и желаний.
Я обязательно о них расскажу.
Итак, я записалась на курсы. На живопись, на рисунок – и стала приезжать в колледж четыре раза в неделю. А чтобы не сидеть в детдоме оставшиеся дни, не находиться в одном помещении с Имировной, которая бесила меня все больше, пошла еще в один колледж на подготовительные курсы по математике и русскому языку, хотя мне это совсем не требовалось. Уже тогда понимала, что хорошо сдам ЕГЭ. Но подготовка была бесплатной – для меня самый походящий вариант, – и весь одиннадцатый класс, шесть дней в неделю, я уезжала после школьных уроков из детского дома.
Кстати, именно в то время я, наконец, стала Санией. Пришла на первое занятие в колледж Фаберже, меня там спросили: «Как тебя зовут?» – и я без тени сомнения ответила: «Я – Сания». Хотела выйти в новую жизнь новым человеком: сильным, напористым, решительным. Я никогда раньше такой не была, а вот мое имя – было. В нем, как в драгоценной шкатулке, хранились чистота и мощь, талант и вера в себя. Я решила, что стану привыкать к своему настоящему имени, как бы это ни было трудно спустя семнадцать лет. Но оно «село» на меня идеально, словно влитое и очень быстро – всего за несколько дней. Я нравилась себе в новом обличье и чувствовала уверенность. Когда в детском доме по старой привычке кто-нибудь называл меня Соней, я раздражалась. И старалась сделать все возможное, чтобы как можно реже появляться там. Сознательно избегала и воспитателей, и детей.
Приходила в группу после седьмого урока, быстро переодевалась и ехала на курсы. На обед мне времени не хватало. В колледж я приезжала к четырем, в семь курсы заканчивались, и я ехала в детский дом. Ужин у нас был в шесть, и никто, конечно, не ждал до восьми или девяти вечера, чтобы меня накормить. За редким исключением, никого в это время на кухне уже и не было. О том, голодная я или нет, сотрудники не думали – в детдоме жило около ста шестидесяти детей, не будут же они за каждым следить. И мамы, чтобы переживала «покушала – не покушала», там не было. Я брала из своих денег по сто рублей через день и покупала в ларьке рядом с колледжем любимую шоколадку за пятьдесят рублей. Весь день жила на одной этой шоколадке, и мне было нормально. Я настолько сильно хотела вырваться из детдомовских стен, что не замечала ни голода, ни усталости. Вся моя жизнь оказалась сосредоточена в будущем, в настоящем меня просто не было. Я приходила поздно вечером, вычеркивала в самодельном календаре еще один день жизни в детском доме, считала, сколько осталось до выхода, падала в кровать и сразу же засыпала – сил не оставалось вообще. Но это было здорово! Я летала.
Когда приходила в колледж на рисунок и живопись, испытывала невероятные чувства – вставала за мольберт и понимала: вот это – мое! Это настоящая жизнь! Удивительное ощущение, словно в меня входит что-то новое и я в этом останусь. Конечно, мне многому предстояло научиться. В то время в моей палитре не хватало многих цветов – как я не умела испытывать радость, восторг, счастье, а тем более любовь, так и мое зрение не улавливало многих красок. Это оказалось удивительным образом взаимосвязано. Передо мной, например, ставили коричневую вазу и говорили: «Ты видишь, вот здесь на этой вазе фиолетовый цвет?» Но я его не видела в упор, никакого фиолетового! Коричневый и коричневый.
Я ушла в творчество и занялась саморазвитием – вовремя почувствовала, что мне необходимо работать над собой. Педагоги в колледже подсказывали мне, что я должна увидеть. Впервые в жизни у меня появились учителя, которые ни за что не ругали, зато всегда хвалили. И это помогало мне расцветать! Например, я сидела писала, ко мне подходили и очень ласково говорили:
– Переверни мольберт.
– Зачем?
– Ну, переверни. Сама увидишь.
– Что я увижу?
– Что у тебя предметы не стоят, – преподавательница говорила и дружески улыбалась, – они у тебя навалены.
Я переворачивала мольберт, смотрела и поражалась: «О, ни фига себе! Правда, все предметы завалены». И моментально все менялось в голове. Или в другой раз они советовали: «Посмотри внимательнее на полотно. Прищурь глазки». Нас никогда не ругали в колледже: «Да что вы делаете, все не так», не называли обидными словами, а давали возможность самим увидеть, в чем ошибка. На фоне того, как нас в детдоме все время тюкали: «Это неправильно, это не то, все вы бестолочи», – в колледже был рай. И педагоги обязательно отмечали, когда выходило удачно: «О, Сания, у тебя уже неплохо получается!» Их постоянное участие сводилось к поддержке и тактичным советам:
– Отойди немного, пожалуйста.
– Посмотри вот с этой стороны.
– Пойди отдохни немного, ты устала. И обязательно что-нибудь съешь.
И правда – отойдешь, вернешься и видишь свою работу уже другими глазами. Сам понимаешь, что не так. И кайфуешь от самого процесса! Нет никакого стресса. Не ждешь, что тебя отругают. Просто работаешь и получаешь невероятное наслаждение! Педагоги не насаждали своего мнения, они разрешали: «Рисуйте, как видите». Но всегда давали замечательные советы, как лучше смотреть и как точнее воспринимать. Учили развивать важные для художника качества. Подсказали мне, что нужно ставить перед собой стакан кефира и внимательно рассматривать все, что отражается в нем. Белый кефир создает хорошую основу для стекла, в нем ясно проявляются цвета и детали. По утрам я тренировалась. Как обычно, вставала раньше всех в детском доме, шла в столовую, накрывала на столы и ждала, пока остальные придут на завтрак. А чтобы не терять времени даром, наливала себе кефир, садилась и смотрела в стакан. Наблюдала за всем, что в нем отражается, – тарелки, ложки, чашки, искусственные цветы на стенах, люди в разноцветных одеждах. День за днем развивала в себе чувство света и цвета. И потом каждый раз, приходя на живопись, понимала, что вижу больше, и больше, и больше. Научилась отделять отражения, различать в одном цвете нюансы других цветов, видеть свет. Это было фантастикой! Я шла вперед семимильными шагами.
На художественные курсы ходила целый год, мне там безумно нравилось. Я до сих пор общаюсь с преподавателями по живописи и по графике, они замечательные люди. И помню, что они всегда очень хорошо ко мне относились. Хотя не только ко мне – они в принципе ко всем своим студентам относились так. Это была другая вселенная. Я никому не говорила, что живу в детском доме, никто и не спрашивал. Наверное, многие замечали, что мне трудно материально, но тактично молчали. Хотя у меня было не восемь карандашей твердости, а всего четыре. Акварель дешевая. Кисточки не самые лучшие. Я все это покупала на собственные деньги, которые до этого много лет подряд хранила Алия Имировна, а их у меня, понятно, было немного. Брала каждый раз по чуть-чуть и покупала. А Людмила Михайловна дарила мне бумагу. И еще я приходила к ней делать домашние задания. И она сидела рядом, смотрела, иногда удивлялась: «Ммм, мммм. Вот, значит, как!» Она же не училась никогда на художника, ей все казалось интересным. А я была такая гордая и довольная. Мне льстило, что я начинаю узнавать что-то, чего не знает даже мой первый учитель живописи.
