После детского дома было трудно ломать себя, заставлять идти на общение.
И все-таки я собралась с духом, ответила: «Здравствуйте. Мне удобно Сания». Она пишет дальше: «Эсланда Борисовна сказала, что ты ищешь работу, и я удивилась. Обычно дети после детского дома работать не хотят. Встают на биржи и получают пособия». Я ей отвечаю: «Нет, я очень хочу работать по своей специальности».
Мы стали дальше обмениваться сообщениями, и я узнала, что не первая, кому Анджела предлагает свою помощь, – она уже общается с несколькими выпускниками детских домов. И, столкнувшись с сиротами, стала многое узнавать о нашей реальности. Поняла, что помочь можно только лично – каждому ребенку нужен свой собственный взрослый.
Она стала выяснять, почему меня никуда не берут дизайнером. Я рассказала, что не хватает знаний некоторых программ, которые мы не изучали в колледже, и по ним нужны дополнительные курсы. Только бесплатные найти не получается, а за деньги я пока позволить себе не могу – и так плачу за учебу в институте. Анджела выяснила все детали и через несколько дней оплатила мне нужные курсы! Я до сих пор благодарна ей за это и никогда не устану говорить «спасибо». Как раз с этих курсов и началось наше общение, мы стали видеться.
Оказалось, что Анджела ровно на двадцать лет старше меня, то есть она ровесница моей мамы. А еще у нее есть сын, он практически моего возраста, чуть-чуть помладше. И, может быть, по этим причинам, а может, по каким-то другим, но мы очень быстро нашли общий язык. Она страшно удивилась, что я читаю книги. Другие выпускники детских домов успели снять с нее розовые очки, она уже знала, что ребята предпочитают более опасные развлечения. Что никто из них не стремится работать. Что большинство учатся – точнее, числятся в учебных заведениях – только ради того, чтобы получать сиротскую стипендию. А те, которые не удерживаются и там, встают на биржу труда ради пособий. Для Анджелы я стала первым исключением из правил. По мне, конечно, тоже было заметно, что я выросла не в семье и у меня серьезные нарушения привязанности. Но Анджелу поражало то, что я не похожа на других сирот. Не увлекаюсь ни сигаретами, ни алкоголем, ни наркотиками, ни сексом – ничего этого вообще в моей жизни нет. Зато я хочу чего-то добиться.
Мы с ней много общались в «ВКонтакте», виделись тоже часто: гуляли, разговаривали. И вот однажды, наверное, через полгода после нашего знакомства, мы шли по улице, и она вдруг взяла меня за руку! Легко и просто, как будто так надо. Для меня это было словно удар током – от волнения я покрылась холодным потом, а внутри стало твориться что-то невероятное. Во мне проснулось неожиданное и новое ощущение. Я раньше ходила за ручку только с детьми – когда нас строили парами в детском доме или доме ребенка. И то всегда страшно стеснялась этого, потому что у меня моментально потели руки. А взрослые не брали меня за руку никогда! Если воспитательница вела к врачу или еще куда-то, то она хватала за запястье – словно сковывала наручником. И так тащила, куда ей надо. Да и это было редкостью, обычно к нам, сиротам, не прикасались.
И вот я иду с Анджелой за руку, ладонь горит, мысли скачут: «Забрать или оставить?» Если вытащу ладонь, вдруг она обидится? Но и так тоже плохо, нельзя – пальцы уже все мокрые, скользкие. Мы идем, продолжаем разговаривать, а я спотыкаюсь на каждом слове и пылаю огнем. Первое в жизни нежное прикосновение взрослого человека! Не шлепок, не толчок, не медицинская процедура. Господи, как это так?!
С того момента каждый раз, когда мы оказывались с Анджелой рядом, во мне будто включалась центрифуга, которая выворачивала все внутри наизнанку. Я называла это ощущение «стиральной машинкой». Душа начинала трепетать и бурлить, крутиться и выходить из берегов. Я не знала, что это такое. Приятное и одновременно тревожное чувство. И, конечно, мне снова хотелось спрятаться от него, закрыться. Я думала: «Ну вот, еще и это! Что мне теперь делать? Как быть? Я боюсь». А Анджела как ни в чем не бывало снова и снова брала меня за руку – при каждой встрече. И раз за разом я ощущала в себе что-то новое, удивительное. Приятный вихрь врывался в меня с ее прикосновением.
Кажется, мои чувства именно в тот период проснулись. Первые робкие эмоции от общения с другим человеком. Я ощущала себя в них инопланетянином.
Анджела еще и подливала масла в огонь – говорила со мной на странные темы.
– Вот у тебя есть Эсланда Борисовна, – рассуждала она, – значит, ты принадлежишь ей.
– Нет, – возмущалась и спорила я, – я никому не принадлежу! Эсланда Борисовна – просто мой лучший друг.
И это действительно было так. Она никогда не вставала по отношению ко мне на позицию матери. Да и куда бы она могла уместиться?! У меня и сердце, и душа были заняты собственной мамой.
– Понимаешь, ребенок всегда чей-то, – не унималась она, – сын или дочь.
– Нет, – не соглашалась я, – я этого не понимаю!
Я многого не понимала тогда и тем более не могла объяснить другому человеку, что со мной происходит. А для нее было нормально вести себя со мной как с дочерью. Конечно, я уже выросла, но энергия матери исходила от этой женщины мощным потоком. Она стала для меня наставником, старшим другом, а главное – воплощением материнской любви. Новая роль дочки, которую не задумываясь дала мне Анджела, выбивала у меня почву из-под ног. Мне нужно было справляться с незнакомыми чувствами. И это оказалось непросто, приходилось сворачивать горы внутри себя, чтобы учиться принимать любовь. А Анджела, как я узнала много лет спустя, даже не догадывалась, сколько всего я испытывала с ней рядом. Она любила меня как дочь и не подозревала, что внесла такую сумятицу в мою жизнь. Для нее наши отношения были естественными. Для меня они стали прорывом.
Благодаря тому, что Эсланда Борисовна подготовила почву, благодаря тому, что я потеряла идола в лице собственной матери, отношения «мать и дитя», наконец, стали возможны. Во мне завязывался сумасшедший коктейль эмоций! Начала появляться ревность. Я научилась скучать. Меня тянуло к этой женщине, как к матери. И я понимала, что не смогу рассказать Эсланде Борисовне всего, что ощущаю, когда общаюсь с Анджелой. Не смогу поделиться тем, что творится у меня внутри. Анджела, сама того не подозревая, настойчиво ломала внутреннюю стену, которую я долго строила вокруг себя, чтобы оказаться в безопасности. Чтобы меня не могли ранить другие люди. Особенно – взрослые. Тем более – женщины. Мне казалось, она идет напролом, как танк! Хотя – теперь я уже понимаю это – она вела себя как обычный человек, которому я небезразлична. Только мое тело, моя душа, никогда не знавшие материнской любви, ощущали ее поведение как взлом. Мне было тяжело принять такую открытость. Тяжело говорить на откровенные темы. Невозможно обсуждать и называть свои чувства. Как я могла все это делать, если у меня никогда не было по-настоящему близких отношений?
Мне кажется, одна только Эсланда Борисовна в тот момент все видела и все понимала. Просто, как обычно, не лезла ко мне в душу. Она ждала, когда я созрею и сама ей все расскажу. Так и вышло. Правда, о тех чувствах, которые испытала благодаря знакомству с Анджелой, я смогла рассказать только через четыре года.
