Утром появляется следователь Куйбышевского суда. Представляется: “Михайловский”. Вызывает по одному, предъявляет статьи от 3 до 5 лет. Спрашиваю: “А кто свидетели?” Оказывается, те же милиционеры, и уже все у них написано. Так что – “Подпишите протокол”. Мы отказываемся, опять орем, что не виноваты, что враньё. Время движется к обеду, и тут начинаются звонки в отделение милиции. Звонит сперва писатель К. Паустовский, затем С. В. Михалков, секретарь Союза писателей, кто-то из библиотеки им. Ленина…
Оказывается, Лиду Давыдову утром выпустили, и она, молодец, всех подняла на ноги. Часов в пять вечера нас, голодных и измученных, выбросили на улицу со словами: “Вас вызовут”. Этим, к счастью, все и кончилось. Скорей всего, имя Михалкова милицию напугало, “Дядя Степа” все-таки.
И вот мы, не успев осознать всего произошедшего, сидим на Чистых прудах и смотрим на гуляющий и веселый народ. А только что нам грозило от 3 до 5 лет по трем статьям УК. Что же это было? Шутка милиционеров? А ночь на полу, а пьяные бабы? Как будто открылся люк в какую-то преисподнюю, в какую-то другую реальность, которая рядом, куда можно попасть как в лужу, случайно, невзначай. “Был бы человек, а дело мы всегда пришьем”, – сказал нам на прощание некий неопознанный милиционер.
“Масленица” и большой советский бизнес
В качестве примера, подтверждающего мысль о “своем языке”, хочу рассказать об одной уникальной работе, которую мне довелось выполнить в 1972 году по заказу Министерства культуры СССР. В этом году по соглашению с Правительством США была организована впервые грандиозная выставка “ARTS & CRAFTS in the USSR”. Она была рассчитана на год работы в 8 городах Соединенных Штатов. Ответственной за организацию и открытие была лично Екатерина Алексеевна Фурцева.
Предполагались большие расходы в валюте, которой, естественно, не было. Американцы предложили удобный вариант: сделать 5 разных сувенирных плакатов в технике автолитографии тиражом по 500 экз., которые организаторы будут реализовывать на месте для оплаты своих расходов. Выглядело очень заманчиво: Минкульт экономил 125 000 долларов. Поручили все провернуть Худфонду СССР, т. е. чиновникам. И тут заработали вечные русские схемы (тогда мы еще думали, что они советские). Кому поручить? Вначале весь заказ хапнуло руководство в МОСХе. Потеряли много времени и практически ничего не сделали. Решили объявить конкурс – конечно, закрытый.
Привлекли опять “своих” графиков, прошло еще три месяца, и снова ничего не получилось. Орешек оказался не по зубам, не проходил ни один вариант.
Я, конечно, знать не знал всей этой подоплеки. Просто вдруг раздался звонок: “С вами говорят из Министерства культуры, референт по графике. У нас к вам срочное дело! Вы должны нас выручить, даже, если откровенно, – спасти! Но не меня, а Фурцеву!”
Первая мысль была – розыгрыш. Но в голосе звонившей дамы чувствовались дрожь и волнение. Как джентльмен, я не мог отказаться. Тем более Фурцева мне очень нравилась, впрочем, как и многим в то время, когда была министром культуры. В двух словах звонившая, а это была Ирина Абельдяева, рассказала мне всю историю откровенно. Когда все провалились, переложили на нее ответственность за успех проекта. До открытия оставалось полтора месяца.
Мне как раз тема была очень близка, я люблю декоративность фольклора. А то, что в основе должно лежать именно русское народное искусство, я решил без раздумий, ибо что еще могло быть более интересным в Америке, чем русский фольклор. Его декоративность понятна всем, но пока используется плохо, неумело и крайне редко. Хотелось показать, что фольклор может звучать современно и мощно.
Я сделал три эскиза под грифом “Масленица”. Совмещал узоры русских прялок и Малевича. На коллегии Минкульта вначале всё принимают на ура. Но затем началось: “Где же идеология? Надо ведь показать наши достижения! Надо показать нашу столицу! Кремль! Тему космонавтики! Утереть нос США!” Эксперт из Внешторга говорит: “Товарищи, поймите, это ведь люди должны покупать для себя по 75 долларов!” – “А мы отвечаем перед партией за пропаганду! Если ее не будет – головы полетят! А продажа – бог с ней, за это не наказывают!” Приняли соломоново решение: принять к печати две “Масленицы” и “Москва космическая”, но печатать каждый не 500, а по 1000 штук. А сигнатуру, подпись автора с порядковым номером, повторить. Резюмировали: “Авось пройдет!” В общем, последующие три недели я ежедневно загружался с утра портвейном или коньяком и ехал в литографскую мастерскую на улице Вавилова, чтобы, распив с работягами и подняв им настроение, печатать свои плакаты срочно вне очереди. С трудом, но успели к сроку.
Доложили Фурцевой, что все хорошо, все готово, на радостях устроили роскошный банкет для узкого круга. Было несколько дам-референтов и главэксперт Управления ИЗО Эрих Николаевич Дарский. За столом чиновники оказались милыми, простыми и остроумными людьми. Я не переставал удивляться перемене характеров. Хохотали беспрерывно, все были в ударе. Однако радость оказалась преждевременной.
Финал всей этой затеи оказался столь же советским, как и начало. Узнал я об этом через месяц случайно, попав на какое-то совещание, где выступал директор Художественного фонда СССР товарищ Подкладкин: “Моя вина, товарищи, не учел я коварства американцев! Первые 500 штук сюжета «Масленица» продавались, как газеты. Когда всё продали, я запустил второй тираж с теми же номерами сигнатуры. Думали, никто не заметит! И вот, представляете – где-то уже через час, как мы начали, нагрянула полиция. И нас, кто был там, вместе с тиражом этим, всех арестовали за нарушение их законов. Дескать, обманываете коллекционеров, повторяете сигнатуру. Откуда же нам было знать! Пришлось вызывать консула, он извинялся. Но торговать впредь запретили, подвели мы Екатерину Алексеевну, конфуз получился!” Все посмеялись: “Что поделаешь, это наше, родное”. Я понял, что мое, авторское огорчение от потери интересного проекта никто здесь и не поймет. Никакой советской гордости у нашего руководства не было. Влипли в позорную историю и ничуть не расстроились. Сэкономили несколько рублей на зарплате художника и потеряли сто тысяч долларов. Всё как всегда.
Дом моделей, пятый этаж
Где-то в конце шестидесятых меня пригласили сделать макет “Журнала мод”, издаваемого Общесоюзным Домом моделей одежды. Редакция журнала помещалась на верхнем этаже здания ОДМО на Кузнецком. Возглавляла ее Вера Кирилловна Склярова, внешне суровая, но очень знающая и передовая по своим взглядам женщина; ей удавалось в условиях всеобщих запретов и допотопной полиграфии выпускать неплохой, в общем, журнал. Меня попросили попробовать как-то освежить журнал, сделать его более современным, найти новые подходы к обложке, к фотографии, к стилю. В Доме моделей очень сильны были старые советские традиции. Так, например, манекенщицы подолгу застывали перед камерой, чтобы не испортить кадр – пленка отпускалась строго по плану, по нормативам. Вместе с молодым фотографом Лешей Спиваком мы впервые начали снимать модели в движении. Нас поддерживал фоторедактор Борис Буристов, и результат сразу же сказался. Новая “острая” обложка и “модульный” макет вызвали восторг худсовета. Председатель Олег Кулиш (брат известного кинорежиссера Саввы Кулиша) даже предложил мне тут же вступить в Союз журналистов. Позднее познакомился с модельерами ОДМО, очень известными художниками Галей Гагариной, Леной Стерлиговой, Аней Трофименко. Особенно запомнилась, конечно, встреча с восходящей звездой Дома моделей Славой Зайцевым. Мы как-то сразу нашли с ним общий язык, общих кумиров. Я был у Славы в его только что полученной маленькой квартирке на улице Маркса-Энгельса. Помню поразивший меня чисто белый интерьер с букетами белых цветов в белых вазах. Впервые у Славы я увидел огромные, роскошные монографии Бакста и Климта. Разглядывали и смаковали каждую страницу. Это были подарки Пьера Кардена, первым оценившего необыкновенный талант Вячеслава Зайцева. Позднее Слава приезжал ко мне на Остоженку, консультировал работу над плакатом “Советская мода в Монреале”. Помню его гениальные “летящие”, легкие рисунки того времени, плакат к спектаклю “Вишневый сад” в Берлине, где он делал костюмы. Он был в первые годы творчества скорее поэт, чем деятель моды, экрана или бизнеса. Что ж – всему свое время.
