Привычным рефреном стали звучать некогда страшные, пугающие слова: инфаркт, инсульт, рак, диабет. Остаются только имена: Володя, Юрий, Коля, Андрюша, Теодор, Игорь… Отпевания, похороны, поминки. Это стало будничным, обычным.
Поразила внезапная смерть выдающегося режиссера и человека Геннадия Ивановича Полоки, с которым я работал ровно тридцать лет, делая плакаты ко всем его фильмам: “Интервенция”, “А был ли Коротин?”, “Возвращение броненосца”, “Око за око”. Плакаты мои были ему по душе, он говорил, что я понимаю его стиль в кино, его идеи. Я очень любил их с Олей теплый, полный творческого горения дом. К тому же мы были близкими соседями.
Последнее время работать стало трудно. Не из-за возраста, не из-за проблем с позвоночником, а из-за того, что прямо против окон моей мастерской в Мневниках выстроили вдоль улицы громадный черный дом, закрывший свет и все небо. В соседних мастерских, а у нас на этаже их 15, давно уже почти никто не работает. Прихожу и ухожу в полном одиночестве. В длинном темном коридоре, заставленном пыльными старыми картинами и подрамниками, пахнет сыростью и тленом. Обстановка будто нашептывает: “Пора, пора! Хватит стараться! Хватит дергаться! Готовься!” Я и готовлюсь. Заканчиваю неоконченные работы, уничтожаю неудачи, выбрасываю черновики. Все равно много чего еще остается. И каждый день, приходя утром в мастерскую, слышу настойчивые вопросы своих многочисленных холстов: “А с нами-то что будет? На кого нас оставишь?” Что им ответить, не знаю. Они живые, зрячие. Я перед ними в долгу, они ведь тоже меня греют, не дают раньше времени уйти.
В последнее время стал замечать, что с годами только возрастает удовольствие от работы, от общения с красками и холстами. Замечаю это и в коллегах. Художники, мои сверстники, перешагнув за восемьдесят, работают все более азартно, открывают новые выставки, создают шедевры. Я тоже, естественно, не хочу отставать. Ищу какие-то новые пути, новые темы. Хотя и зрение слабеет, и иногда оживают старые травмы.
Еще год назад не мог ходить – ноги отказали. Лежал в больнице под капельницей. Врачи говорили: “Что вы хотите – возраст! Вам – 82! Не забывайте!” Пришлось собраться, включить мозги и силу воли, придумать себе упражнения. И заставить себя делать их по 100 раз каждое утро. Теперь я хожу пешком от мастерской до своего любимого Серебряного Бора.
От меня до берега Москвы-реки идти километров пять. Иду, конечно, не очень быстро, с палочкой, но – иду. Через сосновый лес, бесконечную Таманскую улицу до пляжа № 3. Когда-то, во время войны, ездил сюда с ребятами нашего двора купаться. Тогда эти места назывались Татарово. С тех пор изменилось всё – время, страна, век, мы сами. Всё – кроме волшебной красоты Серебряного Бора.
За каждым поворотом реки – новый пейзаж, новые горизонты. Я заставляю себя идти все вперед и вперед, пока не обойду весь остров-заповедник по берегу Москвы-реки от моста до моста.
Иллюстрации
Май 1937.
Мама – Елена, Лешек и Романа с родителями. Польша, 1900-е.
Бабушка Бальбина Вольф, урожденная Узданская. Варшава, 1910.
Тетя Романа Давыдовна Езерская-Вольф (партийный псевдоним “Елена”) незадолго до последнего ареста.
Романа Вольф (справа в белом) – секретарь Президиума ВЧК. Среди членов коллегии ГПУ во главе с Иосифом Уншлихтом. 1921.
Мандат участника VII Конгресса Коммунистического Интернационала на имя Е. Езерской, делегата от компартии Польши.
Мясницкая, 15. “Дом Кузнецова”. Архитекторы А. Милюков и Б. Великовский. Фотография 1970-х гг. Здесь я родился и провел свои первые детские годы.
Здание газеты “Известия” до сноса Страстного монастыря. Фотография 1931 г. В это время здесь работал мой отец.
Крымский мост. Фотография 1940-х гг. С одной его стороны, рядом с метро “Парк культуры”, располагался детский дом 16/64, с другой (по центру фото) – место, на котором в 1970-е гг. будет построен Центральный дом художника.
Единственная фотография отца. Евгений Лаврентьевич Фокин. Из личного дела. Ижевск, 1931.
Книги отца, изданные до его ареста.
Детдом 16/64. Москва, 1942.
Первая фотография с мамой. Москва, 1946.
Дядя Лешек Кжемень. Москва, 1945.
Генерал Кжемень с семьей. Вроцлав, 1949.
