Мария Кристина как-то сказала:
— Если бы я была женой Иосифа, я бы пошла и повесилась на дереве в парке Шенбрунн.
Когда мне было десять лет, я узнала о трагедии, которая глубоко меня касалась.
Леопольд собирался жениться. В этом не было ничего интересного для нас с Каролиной, поскольку при столь многочисленных братьях и сестрах это была не первая свадьба, к тому же не в Вене, а в Инсбруке. Батюшка собирался на свадьбу, а матушка не могла покинуть Вену из-за государственных дел.
Я рисовала в классной комнате, когда вошел один из пажей и сказал, что батюшка хочет попрощаться со мной. Я удивилась, так как простилась с ним полчаса назад и видела, как он отъезжает со своими сопровождающими.
Эдзя забеспокоилась:
— Что-то случилось, — сказала она. — Иди немедленно.
Я отправилась следом за слугами. Батюшка сидел верхом на лошади и смотрел на дворец. Когда он увидел меня, в его глазах загорелось удовлетворение. Он не стал спешиваться, меня подняли и он до боли крепко прижал меня к себе. Я чувствовала, что он хочет что-то сказать, но не находит слов, однако, не спешил отпускать меня. Я подумала, не собирается ли он взять меня с собой в Инсбрук, хотя вряд ли это могло быть решено без мамы.
Он несколько ослабил объятия и нежно взглянул на меня. Я обняла его за шею и заплакала:
— Милый, милый папа…
В его глазах появились слезы. Крепко держа меня правой рукой, левой он погладил мои волосы. Он всегда любил гладить мои волосы, густые и светлые, или золотисто-коричневые, как некоторые называли их, хотя мои братья Фердинанд и Макс дразнили меня «морковкой». Его слуги внимательно смотрели на него: внезапно он подал знак одному из них, чтобы меня забрали.
Повернувшись к окружавшей его свите, он сказал прерывающимся от волнения голосом:
— Господа, знает только Бог, как я хотел поцеловать это дитя.
На этом все было кончено. Батюшка улыбнулся на прощанье, а я пошла обратно в классную комнату. Несколько минут я ломала голову над тем, что все это могло бы значить, а потом, как обычно, я забыла о случившемся.
Тогда я в последний раз видела его. В Инсбруке он почувствовал себя плохо, приближенные упрашивали его, чтобы он пустил себе кровь, а он договорился пойти в оперу с Леопольдом в тот вечер и понимал, что если пустит себе кровь, то должен будет лежать в постели, что расстроило бы Леопольда, который, как и все дети, нежно любил отца. — Лучше пойти в оперу, — сказал он, — а позднее пустить кровь, не причиняя беспокойства сыну.
Итак, он пошел в оперу и там почувствовал себя плохо. С ним приключился удар и он умер на руках у Леопольда.
Как и следовало ожидать, позднее стали говорить, что перед смертью у него появилось ужасное предчувствие в отношении моего будущего и именно поэтому он простился со мной таким необычным образом.
Мы все были безутешны, потеряв батюшку. В течение нескольких недель я была в унынии, а потом мне стало казаться, как будто его никогда и не было. Для мамы это было большое горе. Когда его привезли домой, она обхватила его мертвое тело руками и ее смогли оторвать только силой. Потом она закрылась в своих покоях и полностью отдалась горю и плакала так неистово, что врачи вынуждены были пустить ей кровь для того, чтобы облегчить ее ужасные душевные переживания. Она обрезала волосы — предмет своей постоянной гордости — и одела темное траурное платье, из-за чего стала выглядеть еще более суровой. В последующие годы я не видела, чтобы она одевалась по-другому.
Мне казалось, что после смерти отца матушка стала больше думать обо мне. Раньше она относилась ко мне как и к другим дочерям, а теперь я стала замечать, что ее взгляд часто останавливается на мне в тех случаях, когда все мы должны были официально представляться ей. Это вызывало тревогу, но вскоре я обнаружила, что если улыбаюсь, то это смягчало ее, как милую старую Эдзю, хотя и не всегда. Разумеется, я старалась скрыть свои недостатки, используя ниспосланный мне свыше дар располагать к себе людей, заставляя их быть снисходительными ко мне.
Вскоре после смерти батюшки до меня стали доходить разговоры о «французском замужестве». Между Кауницем и матушкой и ее послом во Франции постоянно сновали курьеры с письмами.
Кауниц был самым влиятельным человеком в Австрии. Щеголь и франт, он тем не менее был одним из проницательнейших политиков в Европе, и матушка очень высоко ценила его и доверяла ему больше, чем кому бы то ни было. До того, как стать ее главным советником, он был ее послом в Версале, где ему удалось стать большим другом мадам де Помпадур, что обеспечивало ему хороший прием у короля Франции. Именно в Париже у него возникла идея о союзе между Австрией и Францией, закрепленном браком между домами Габсбургов и Бурбонов. Жизнь во Франции привила ему французские манеры, а поскольку он и одевался, как француз, то в Австрии его считали довольно эксцентричным. Однако в некоторых отношениях он был настоящим немцем — спокойным, дисциплинированным и точным. Фердинанд рассказывал вам, что Кауниц мазал лицо яичными желтками, чтобы придать коже свежесть, а для сохранения зубов всякий раз после еды чистил их губкой и щеточкой прямо за столом. Он неизменно пудрил парик со всех сторон, поэтому приказывал слугам выстраиваться в два ряда, между которыми он проходил, и дуть на нею изо всех сил. Он покрывался облаком пудры, но это гарантировало, что его парик также хорошо напудрен.
Мы обычно смеялись над ним. Я не представляла себе, что, пока мы насмехались над его странными привычками, он определял мое будущее, и, если бы не он, я не была бы там, где нахожусь в настоящий момент.
Каролина узнала, что либо она, либо я можем стать женой короля Франции. Это нас очень рассмешило, поскольку королю было около шестидесяти лет, и мы полагали, что смешно заводить мужа старше нашей мамы. Но когда дофин Франции, сын короля, который мог бы жениться на одной из нас, умер, дофином стал его сын; эта новость вызвала волнение, поскольку этому мальчику было на год больше, чем мне.
Иногда мы с Каролиной болтали о «французском замужестве», а потом забывали об этом разговоре на несколько недель; однако постепенно мы все дальше и дальше уходили от детства. Фердинанд пытался серьезно беседовать с нами по этому поводу — как бы хорошо было для Австрии, если бы существовал альянс между Габсбургами и Бурбонами.
Вдова недавно умершего дофина, имевшая огромное влияние на короля, была против этого и хотела, чтобы принцесса из ее королевского дома вышла замуж за ее сына. Однако она внезапно умерла от туберкулеза легких, которым, видимо, заразилась, когда ухаживала за своим мужем, и матушка была этому очень рада.
Несчастная жена брата Иосифа умерла от оспы, а моя сестра Мария Джозефа заразилась от нее и тоже умерла. Она была старше меня на четыре года и готовилась к отъезду в Неаполь, чтобы выйти замуж за неаполитанского короля. Наша мама решила, что союз с Неаполем необходим, поэтому невестой вместо нее должна была стать Каролина.
Для меня это вылилось в самую большую трагедию. Я любила своего батюшку и страдала, когда он умер, но Каролина была моей постоянной подругой и я не могла себе представить жизни без нее; Каролина, которая все переживала глубже меня, была просто убита горем.
