— Правильные действия, — добавил он. В замке были принцы Бове и де Пуа, и он послал за ними — неравноценной заменой Море-па и Тюрго. Он вкратце объяснил положение, добавив:
— Я пошлю сообщение Тюрго, а затем мы вынуждены будем действовать.
Я чувствовала, что он молча молится, чтобы действие, которое он изберет, было правильным. И я молилась вместе с ним. Он сел и написал Тюрго:
«Версаль атакуют… Вы можете рассчитывать на мою твердость. Я послал стражу к рынку. Я доволен мерами предосторожности, которые Вы предприняли в Париже, но меня больше всего беспокоит то, что там могло произойти. Вы правы, арестовав людей, о которых Вы говорили, но, когда они окажутся у Вас, помните, что я не хочу никаких поспешных действий, пока им не будут заданы все нужные вопросы. Я только что отдал распоряжения о том, что нужно сделать здесь, а также в отношении рынков и мельниц, расположенных по соседству».
Я оставалась с ним и чувствовала, что он благодарен мне за это.
— Меня беспокоит, — сказал он, — что это похоже на организованный бунт. Это не народ. Положение не такое уж плохое. Нет ничего, что мы не могли бы предпринять — на данное время. Но это организовано, спланировано, людей подстрекают против нас… Почему?
Я вспомнила о том, как население приветствовало меня во время моего первого посещения Парижа, а монсеньер де Бриссак заявил, что двести тысяч людей влюбились в меня; я вспомнила о толпе, которая приветствовала нас в Булонском лесу.
— Народ любит нас, Луи, — сказала я. — У нас могут быть враги, но это не народ;
Он кивнул, и я снова поняла по тому, как он посмотрел на меня, что он рад моему присутствию.
Это был ужасный день. Я не могла ничего есть, чувствовала слабость и небольшое недомогание. Ожидание очень тяготило, и когда я услышала крики, приближающиеся к замку, то даже почувствовала некоторое облегчение.
Это было мое первое столкновение с разъяренной толпой. Они уже были в парке перед замком — неопрятные, в лохмотьях, размахивающие палками и выкрикивающие оскорбления. Я стояла чуть в стороне от окна, наблюдая за ними. Из толпы что-то бросали, и я увидела, как на балкон упал кусок заплесневелого хлеба.
Людовик сказал, что он поговорит с толпой, и отважно ступил на балкон. Наступила тишина, и он громко произнес:
— Мой верный народ…
Но его голос потонул в криках. Он обернулся ко мне, и я увидела слезы в его глазах.
— Ты пытался. Ты сделал все, что мог, — заверила я его, но не смогла утешить. Он был печален и подавлен, но стал совсем другим человеком по сравнению с Людовиком, которого я знала до этого. В нем появилась решимость. Я знала, что он не испугается, что бы ни случилось, и что у него только одна цель — дать дешевый хлеб народу.
Я увидела, как стража, возглавляемая принцем де Бове, стала заполнять внутренний двор. Едва он появился, как толпа начала забрасывать его мукой — той самой мукой, которая необходима для выпечки хлеба, — и он был покрыт ею с головы до пят.
— Мы должны продолжить наступление на замок, — раздался голос из толпы. Принц закричал:
— Какую цену вы хотите на хлеб?
— Два су, — последовал ответ.
— Пусть будет два су, — сказал принц. Раздались дикие возгласы восторга, и народ повернул от замка, чтобы поспешить к булочникам и потребовать хлеба за два су. Так закончились беспорядки в Версале, но некоторые из задержанных оказались вовсе не умирающими крестьянами, а состоятельными людьми, один из них был главным келарем Артуа. Некачественный хлеб, на который люди жаловались, был подобран, и оказалось, что в него подмешана зола. Это действительно вызывало беспокойство.
Людовик сразу же написал Тюрго:
«Сейчас у нас стало тихо. Беспорядки начали приобретать неистовый характер, но войска охладили толпу. Принц де Бове спрашивал людей, зачем они пришли в Версаль, и те отвечали, что у них нет хлеба. Я решил сегодня не выезжать — не из чувства страха, а для того, чтобы люди могли успокоиться, а страсти улечься. Монсеньер де Бове говорит мне, что достигнут нелепый компромисс, который позволил им иметь хлеб за два су. Нельзя было сделать ничего другого, — утверждает он, — кроме как позволить покупать его за эту цену. Итак, сделка заключена, но необходимо принять меры предосторожности, чтобы не дать возможности укорениться вере в то, что они могут диктовать свою волю. Жду Вашего совета по этому вопросу».
Тюрго немедленно вернулся в Версаль.
— Наша совесть чиста, — сказал он королю, — но необходимо восстановить прежнюю цену на хлеб, в противном случае может произойти катастрофа.
Несмотря на меры предосторожности, предпринятые Тюрго, в Париже возникли беспорядки; начальник полиции Ленуар действовал медлительно, вполне вероятно, что он не хотел зарекомендовать себя противником бунтовщиков.
Это все очень настораживало — Ленуар, отказывающийся выполнять свои обязанности, и значительное количество хлеба, покрытого плесенью в результате специальной обработки. Тюрго незамедлительно принял меры и заменил Ленуара человеком по фамилии Альбер, своим сторонником, который сразу же начал действовать. Были проведены аресты и порядок восстановился; весь парламент был вызван в Версаль к королю.
— Я должен прекратить этот опасный разбой, — заявил тот. — Он может быстро перерасти в бунт. Я не допущу, чтобы пострадал мой славный город Париж, мое королевство. Я рассчитываю на вашу преданность и повиновение, и решил предпринять такие меры, которые гарантировали бы, что во время моего правления их больше не придется предпринимать.
Король был полон решимости, как он сказал мне до приема членов парламента, восстановить в стране порядок, выявить и разобраться с действительными виновниками беспорядков.
Но волнения в Париже продолжались, и снова выяснилось, что арестованные вовсе не были бедняками, нуждающимися в куске хлеба, а имели деньги в карманах.
Людовик был весьма встревожен.
— Это заговор, — сказал он мне, — заговор против нас. Именно это меня так беспокоит.
— Но, Луи, ты ведешь себя как настоящий король. Я слышала, как об этом неоднократно говорили. Мне сказали, что слова, с которыми ты обратился к членам парламента, повсеместно вызвали симпатии.
— Мне всегда было легче обращаться к пятидесяти людям, чем к одному, — ответил он со своей застенчивой улыбкой.
Я воскликнула:
— Ты выяснишь, кто подготовил этот заговор и тогда все будет хорошо. Я думаю, что французы будут счастливы, поняв, что у них сильный король, которому они могут доверять.
Он был доволен и тихо сказал:
— Ты совершенно права. Но для этого еще не настало время.
Да, время еще не настало. Когда мы выходили из его комнаты, то заметили записку, прикрепленную к двери. Я прочитала ее, и у меня перехватило дыхание. Она гласила:
