— Отис! — крикнула она.
Тишина.
Женщина снова и снова наваливалась на дверь всем телом, пытаясь сломать ее. Но крепкая преграда не поддавалась. Дэнни пинал дверь вместе с ней. Он плакал, чувствуя страх матери.
Женщина обежала амбар с другой стороны. На земле валялись деревянные ящики. Несколько ящиков были поставлены один на другой у двери амбара — именно там мальчики и забрались на старую лестницу, свисавшую с крыши. Женщина сразу же поняла, что пути в амбар нет. Она побежала дальше, потом остановилась. В нескольких футах над землей она увидела маленькое окошко. Под ногами валялась старая ржавая труба, которую когда-то отрезали, бросили и позабыли о ней.
— Мамочка, мне больно! — раздался крик из амбара.
Женщина схватила трубу и стала колотить ею по окошку. Дерево ломалось с громким треском, в воздух летели щепки. Она снова и снова наносила удары по доскам, которые не пускали ее к сыну. Она слышала, как в амбаре плачет Отис.
— Я иду, Отис! Я иду! Подожди чуть-чуть!
Когда от досок, которыми было заколочено окошко, почти ничего не осталось, она бросила трубу на землю. Схватилась за щепки, торчавшие в окне, и вырвала их с яростью дикого зверя. Руки ее были в крови. Красные следы остались на стенах и подоконнике. Но она не останавливалась. Если Отис упал на что-то острое… Она вздрогнула и с новой силой принялась ломать доски. Расчистив путь, она взобралась на подоконник и спрыгнула прямо на земляной пол амбара. Она упала на бок, но быстро поднялась. Сквозь дыру в потолке пробивался луч света, в котором поблескивала пыль. Луч высветил маленького мальчика. Ему было шесть лет. Он упал на кучу сена и теперь сидел на ней. Ножки у него были слишком короткими, чтобы достать до земли.
Женщина подбежала к нему и упала на колени. — Отис! — закричала она, хватая его в объятия. — Отис!
Через мгновение она отстранилась, чтобы посмотреть на сына.
Лицо у него было в грязи. Грязь, пот и слезы покрывали его грязными разводами. По носу стекала кровь, чудом не попадая в глаз.
Мальчик сидел, придерживая локоть левой руки ладонью правой. Левое плечо обвисло. Казалось, что он вот-вот упадет на левый бок, хотя сидел он совершенно прямо. Его порванная рубашка свисала с крыши, покачиваясь на ветру, как маленький флаг.
— Прости, мама! — тихо заплакал мальчик.
— Ты ударился головой? — спросила мать.
Отис кивнул.
Мать принялась ощупывать его голову в поисках шишек или порезов. Мука, кровь и грязь покрывали густые волосы Отиса. Он был в грязи, но она чувствовала, что череп цел. С его маленькой головой все в порядке.
Потом она перешла к его плечу. Начав с грудины, она ощупала левую ключицу. Отис закричал от боли. Ключица была сломана.
Женщина поднялась и крикнула Дэнни. Второй ее сын оставался на улице, со страхом заглядывая внутрь через окно. Глаза женщины привыкли к полумраку амбара. И тут она увидела. На какое-то мгновение она даже позабыла о страдающем сыне.
В полумраке старого запертого амбара стоял украденный соседский трактор «Джон Дир», уже полуразобранный на части.
* * *
— Док…
— Док!
Я трясу головой, и Отис, трактора, амбары и вороны разлетаются в стороны. Я перестаю давить на ключицу.
В дверях стоит вернувшийся дежурный. На нем ярко-желтый халат приемного отделения. Второй он протягивает мне.
— Вы нужны нам во второй смотровой, док. Реанимация. Вы не слышали оповещения?
— Извините, — бормочу я, и лицо мое краснеет. Он смотрит на меня и смеется — мы давно работаем вместе, и он хорошо меня знает.
— Ничего — все уже собрались.
Он кидает мне халат, и я подхватываю его.
Осмотр я закончу позже.
Вслед за дежурным я выхожу из палаты. Перед второй смотровой столпились трое полицейских, два врача скорой помощи и мужчина в велосипедном шлеме. Они о чем-то спорят. В смотровой уже стоит каталка, и я замечаю пару потрепанных велосипедных кроссовок. И вороны тут же начинают собираться на проводах…
Уважение
«Что бы при лечении, а также и без лечения я ни увидел или ни услышал
касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать,
я умолчу о том, считая подобные вещи тайной».
Из клятвы Гиппократа
Я вхожу в комнату, где раздаются рыдания. Здесь собрались четыре поколения одной семьи. Старик в ковбойской шляпе, патриарх семьи, сидит на кровати. Когда я вхожу, он кивает, и три поколения, не говоря ни слова, выходят.
Мужчине в шляпе, похоже, около девяноста. На нем коричневая фетровая ковбойская шляпа «стетсон». Это парадная шляпа. Фетр чистый и гладкий — ни грязи, ни жира, как на рабочей шляпе ковбоя. На тонком кожаном ремешке справа серебряная пряжка. Мужчина явно подготовился к посещению больницы.
— Доброе утро, — здороваюсь я. — Я доктор Грин из приемного покоя.
Он смотрит на меня светло-голубыми глазами. В них есть приятная прозрачность бескрайнего неба. Они похожи на перевернутый голубой купол над огромной прерией, где расположились ранчо фермеров. Я вижу, как старик моргает, пытаясь сосредоточиться. В уголках глаз образуются морщинки, похожие на корни дерева, и от этого глаза становятся еще ярче и глубже.
Но мое внимание привлекают усы. Широкие пышные усы — идеальное отражение полной симметрии. Кончики усов сужаются и молодецки закручиваются вверх.
— Здравствуйте, док.
Старик медленно поднимается, древние кости громко скрипят и щелкают. Он протягивает мне правую руку.
Я ее пожимаю.
Рука старика крепкая. Он и сам крепок даже в девяносто лет. Ладонью я ощущаю жесткие мозоли. Целая жизнь в работе с проволочными изгородями, канатами и упряжью не прошла даром.
— Эймос, — представляется он.
Я киваю.
На шее старика галстук-боло. Черный плетеный кожаный шнурок, похожий на кожаную ленточку на шляпе. Концы шнурка скреплены серебряной пряжкой в виде бычьего черепа. На старике чистая, выглаженная белая рубаха с длинными рукавами. Я думаю, не воскресенье ли сегодня? Он выглядит так, словно идет в церковь в своем лучшем костюме.
— Что случилось с Шелли? — спрашиваю я.
Старик бледнеет.
Мы подходим к кровати.
На кровати на спине лежит старая женщина. Она пристегнута к оранжевой доске. На шее белый пластиковый воротник, установленный медиками скорой помощи. Воротник не дает ей двигать шеей — это важно, если какие-то кости сломаны.
Воротник придуман не для комфорта. Он помогает нам удерживать пьяных, травмированных и агрессивных пациентов. Маленькой старушке он не подходит по размеру. Верхняя его часть скрывает ее подбородок и губы. Она шевелит губами, как кролик, который щиплет морковку в огороде.
