Других имен юродивых от раннего времени не сохранилось, но о том, что этот вид святости обрел на Руси неожиданное признание, свидетельствует культ Андрея Юродивого: хотя в целом в киевскую эпоху переводили немного (основная масса текстов была привезена уже в готовом виде из Болгарии, включая и славянскую версию жития Симеона Эмесского), тем не менее этот гигантский по объему текст существовал по-древнерусски уже в XI – начале XII века; впрочем, само по себе это интересно скорее для византийской, чем для русской агиографии: ведь переводчик, по всей видимости, прожил какое-то время в Константинополе38 (ср. выше, с. 169). Важно, что по неизвестным причинам этот перевод получил на Руси неожиданно большой резонанс: уже в 60-х годах XII века возник праздник Покрова39, прочно связанный с культом царьградского святого40. В начале XIII века появилась вторая древнерусская редакция его жития41.
В XIV веке изображение Андрея возникает в иконографии Покрова: самый ранний случай – это суздальская икона 60-х годов: в нижнем правом (для зрителя) углу композиции святой указывает Епифанию на Богородицу42. Одет юродивый в милоть, то есть длинную одежду из шкур, и наделен седыми волосами и длинной бородой, напоминая скорее пустынника, нежели городского жителя, да еще молодого, каким представлен Андрей в житии. Видимо, его облик смоделирован по образцу Предтечи или Илии Пророка (с каковым его сравнивает позднейший “иконописный подлинник”, то есть пособие для богомазов)43. Из этого иконописного решения можно сделать вывод, что Андрей первоначально воспринимался как автор своего “Апокалипсиса”, как визионер, а не как юродивый44. Культ Андрея получил мощное развитие в Великом Новгороде: мы знаем, что в 1371 году там была возведена в его честь церковь45. Видимо, новгородцы считали Андрея своим земляком: если в переводе жития он именуется “Словенин”46, то в оригинальной церковной службе (1 пол. XVI в.) – прямо новгородцем: “Русская хвалится тобою [земля]… Новъград Великий похваляется израстивши тебя, Андрея, Бог же тя преведе в царствующий град”47. Но все-таки это почитание чужого “похаба”.
III
После Исаакия Печерского ни одного юродивого в южнорусских землях не появлялось48. Когда же возникает собственно русское “похабство”? Судить об этом очень трудно: агиографы часто помещают своих героев в стародавние времена, но этот прием имеет целью подтвердить их святость авторитетом древности; датировать же юродское житие историческими методами чаще всего невозможно. Если верить святцам и житиям, самый ранний “похаб” – это Прокопий Устюжский, якобы живший в XIII веке; уже в XIV веке на Руси якобы подвизались юродивые Захария Шенкурский, Афанасий Череповецкий, Николай Кочанов (или Качанов) и Феодор Новгородский, а XV век знал Василия Спасо-Каменского (Вологодского), Леонтия и Иоанна Устюжских и Исидора Твердислова Ростовского. Но можно ли строить на таком основании какие бы то ни было выводы?
Начнем с Прокопия Устюжского. Считается, что он умер то ли в 1285-м, то ли в 1303 году, однако ни в одном случае он не мог, как это описано в его житии, общаться с Варлаамом Хутынским, скончавшимся в 1193-м. Скорее всего, год смерти Прокопия, равно как и число (8 июля), “позаимствованы” у великомученика Прокопия, за вычетом тысячи лет (8 июля 303 г.). Достоверно известно лишь, что церковь в Устюге в его честь была поставлена в 1458 году, затем снесена по указанию духовных властей, а потом, то ли в 1471-м, то ли в 1495-м отстроена вновь49. Если культ Прокопия прослеживается с середины XV века, то иконография – с начала XVI века50, от середины этого столетия дошли первые “Чудеса” святого51. Но самым ранним текстом, где описывается собственно жизнь Прокопия Устюжского, является похвала Семена Шаховского (1-я половина XVII в.), а каноническое житие святого возникло не ранее середины того же столетия52. Казалось бы, какая разница – однако имеются все основания полагать, что изначально Прокопий не мыслился как юродивый: в первой редакции Устюжской летописи он именуется лишь “святым” и “праведным”, а ярлык “юродивый” получает только во второй редакции, созданной в XVII веке53. Ранняя местная иконография также изображала его в виде прилично и богато одетого, хорошо причесанного человека; единственной странностью неизменно оставались три кочерги в руках54. Лишь постепенно, когда слава Прокопия распространилась по Руси и его иконы начали писать богомазы других городов, образ святого был “подогнан” под стереотип юродивого, главным образом Андрея Царьградского.
Примером недостоверности сохранившейся традиции является случай с Аркадием Вяземским. Культ этого “похаба” слился с культом другого Аркадия, Новоторского, который жил якобы в XI веке, но при этом вовсе не был юродивым55. Это слияние стало плодом событий, происшедших в 1679 году, к которым мы вернемся ниже (см. с. 206–207). Захария Шенкурский, скончавшийся якобы в 1325-м, не встречается ранее конца XVII века56. Николай Качанов и Феодор Новгородский, умершие вроде бы в 1392 году, не упоминаются: первый ранее самого конца XV века57 (причем его иконография не несет в себе ничего специфически юродского58), а второй – раньше XVII века59. Про юродивого Георгия Шенкурского считается, что он скончался в 1462 году, однако его житие полно хронологических несообразностей60, и сам агиограф жалуется: “Пишу не самовидец, но от старых людей слышал есмь – но и они тому не самовидцы же, но от отец своих слышаша… Житие же блаженного и чудес, простоты ради древних человек, без писания обретесе”61. Афанасий Череповецкий, якобы скончавшийся в 1392 году, впервые упомянут в XVII веке62, да и странно, чтобы юродивый стал основателем монастыря. Ясно, что “хронологию юродства” на такой источниковой базе восстанавливать невозможно.
На самом деле русское “похабство” как самостоятельный агиографический жанр зарождается не в XIII и даже не в XIV веке, а скорее в конце XV столетия. Местные легенды о нестандартных святых возникают несколько раньше и, можно догадываться, по тем же причинам, по которым они появились тысячелетием ранее в Византии.
IV
Как и некогда в Империи, юродство впервые появляется на Руси в монастырях. Однако отсюда не следует делать вывод, что до XV века на Руси никто не юродствовал. Скажем, Кирилл Белозерский, будучи еще монахом Симонова монастыря в Москве в 1380-х годах, “оутаити хотя зрящим добродетель юж имяше, оуродъ мняшеся быти притворением, яко да не познан будет подвигом делатель, темъже начят некая подобная глумлению и смеху творити. Его ж виде настоятель запрещение тому даяше”63; святого посадили на хлеб и воду – но он лишь радовался этому и “пакы иное оуродство сътворяше”; когда игумен понял, что “смирения ради тако притворяет оуродство”, он перестал наказывать инока, и Кирилл в ответ перестал юродствовать64. Этот эпизод доказывает, что монастырское “похабство” было на Руси хорошо известно (видимо, по византийским образцам).
