Уже известный нам мотив “тайных слуг Господа” (см. выше, с. 45) также встречается в исламе: согласно мусульманской легенде, праведник Абдальвахид ибн-Зеид спросил мудрого безумца, кто будет его, ибн-Зеида, соседом в раю, и оказалось, что в этой роли окажется сумасшедшая Мимуна из Куфа. Когда ибн-Зеид пришел посмотреть на нее, то увидел, что она пасет стадо, где овцы мирно соседствуют с волками11.
Насколько мусульманам была известна основная юродская агиография, сказать трудно. Во всяком случае, святые Ахмад б. Хидружа или ас-Сулами (X–XI вв.) скрывают свою святость, по замечанию Р. Хартмана, с той же целью, что и Исидора или Феофил с Марией12. О двух “мимах” из Амиды, описанных Иоанном Эфесским (см. с. 77), упоминает и другой знаток ислама – М. Моле. По его мнению, в этой истории в эмбриональном виде выражена суфийская концепция невидимой иерархии друзей Бога; сирийская идея об унижении (shitūtha) как форме избранничества13.
Наиболее полное воплощение данная концепция нашла в исламском мистицизме – суфизме14–16. Уже самый ранний теоретик суфизма Мухаммед б. Али ат-Термези (ум. 907) разделяет друзей Бога на две категории и к высшей относит тех, кто принимает осуждение – malama17. Историк суфизма Ибн аль-Джавзи (XII в.) описал девятнадцать “умных безумцев” древнейшей эпохи. В основном это были бродяги, жившие в городах Ирака, Сирии и Палестины. По сравнению с византийскими юродивыми суфийские псевдобезумцы уделяют гораздо меньше внимания сокрытию своей святости и гораздо больше – мистическому общению с Богом18.
Наиболее зримым образом “юродствование” представлено в мусульманской концепции “маламатийа”19. Слово “маламати” значит “достойный поношения”. Сторонники этой доктрины доводили до логического предела принцип суфизма “Стань ненавистен, ищи унижения”20. Само учение разработали теологи Абу Салих б. Ахмад ак-Кассар (ум. 884) и Абу Язид Тайфур аль-Бистами (ум. 874). Расскажем о последнем один весьма характерный эпизод: когда некий аскет спросил его, какого еще совершенства можно достигнуть после тридцати лет поста и молитвы, Абу Язид посоветовал ему сбрить волосы и бороду, одеться в войлок, взвалить на спину мешок орехов и пойти на базар, а еще лучше в квартал, где его знают, и пообещать юношам по ореху за каждый удар, который они на него обрушат. Аскет не решился подвергнуть себя такому испытанию21.
Маламатийа стала лозунгом многих бродячих дервишей, которые стремились воплотить на практике суфийские принципы22. Если исламские улемы (законники) настаивали на “объективном” характере мусульманских установлений, то дервиши считали себя свободными от всех земных правил. “Маламати не должен заботиться о соблюдении законов морали… Жизнеописания святых показывают, что они стоят выше любого морального кодекса”23.
Вопрос о сходстве маламати с юродивым ставится во многих исследованиях24. Будь то генетически или типологически, но они и в самом деле очень близки. Вот пример из творчества Фарида ад-Дин Аттара: один праведник получил от Бога приказание идти в таверну, ибо там он найдет истинного друга Божьего. Таковым оказался старик, который всю жизнь носил вино для кабака, но ни разу не выпил ни капли. То, что он святой, обнаружилось сразу после его смерти25. Если эта притча – пример простодушного юродства, лишь имитирующего грех, то у того же Аттара можно найти и кощунственные мотивы: например, один дервиш грозит Богу: “Я возьму палку и перебью все светильники в Твоей мечети”26. А “Божий дурак” (muwallah) Али ак-Курди (XIII в.) кидался яблоками в мечети Дамаска27, точно так же, как когда-то Симеон – орехами в церкви Эмеса (см. с. 92).
“Юродские” опыты исламского мистицизма обобщены Ибн аль-Араби (ум. 1240) в его трактате “Аль-Футухат аль-Маккийа”, но наиболее рельефно близость маламати с юродивым видна в персидском сочинении XI века “Кашф аль-Махджун”, написанном Али б. Усман аль-Худжвири28. Согласно этому трактату, “обвинения со стороны людей – это пища друзей Бога, залог Божьего одобрения” (63). Маламати – это “тот, кто сознательно напрашивается на осуждение, совершая по отношению к людям нечто провокационное” (64). Например, Абу Язид, которого при входе в Куфу встречала толпа, взял каравай и начал есть, хотя был пост (65). Впрочем, согласно Али б. Усману, подобные подвиги относятся к прошлому: “В те времена нужно было совершить нечто предосудительное или из ряда вон выходящее, чтобы напроситься на поношение” (65).
Видимо, как и в православии, в исламе скандальная аскеза сталкивалась со все возраставшим сопротивлением. Любопытно, что Али б. Усман одновременно осуждает и людей за их излишний скептицизм, и самих маламати – за чрезмерный эпатаж. Но если первая мысль выражена весьма осторожно, то вторая получает дальнейшее развитие:
Кто оставляет почву закона и совершает проступок против религии, говоря при этом, будто он следует правилу маламатийа, – тот повинен в явном пренебрежении приличиями, в безнравственности и распущенности. Многие теперь ищут себе известности таким способом, забывая, что аскет сначала должен завоевать известность, а уж потом может намеренно вести себя вызывающе, дабы люди отвергли его. В противном случае все его попытки вызвать к себе неприязнь оказываются не более чем предлогом для снискания известности (65).
Следует признать, что при значительном сходстве мотивов ислам гораздо четче формулировал те проблемы, которые возникали в связи с юродством.
Существует опасность совершить такое деяние, за которое люди осудят праведника и тем самым впадут во грех. Поэтому следует делать то, что формально не является ни великим грехом (kabira), ни мелкой пакостью (saghira), но чтобы люди тем не менее отвергли тебя (66–67)…
По-моему, ища осуждения, человек выставляет себя напоказ, а это – чистой воды неискренность… Дервиш вообще никогда не должен думать о мнении человечества… Однажды я сказал одному маламати из Трансоксианы29: “Брат, какова цель твоих безнравственных деяний?” Он ответил: “Чтобы люди по сравнению со мною выглядели ничтожными” (67).
Автору этот ответ представляется неудовлетворительным: по его мнению, аскет не должен смотреть на себя со стороны. Впрочем, он готов признать унижение одной из форм умерщвления плоти:
Ибрахим б. Адхам говорил, что он был счастлив, когда плыл на корабле, где никто его не знал: “Мои волосы были длинны, и мой облик был таков, что все люди на судне издевались и смеялись надо мной. Среди них был один шут, который постоянно подходил и дергал меня за волосы и вырывал их… Моя радость достигла высшей точки в тот миг, когда шут помочился на меня” (68).
Маламатийа – это вид аскезы, который сущестовал в разных областях распространения ислама. Например, аш-Шудзи (XII в.) был судьей в Севилье, а потом, бросив все, ушел в Магриб, где прикидывался безумцем30. И все же центром зарождения маламатийи признают иранский город Нишапур31. Персидский ислам вообще характеризовался большим индивидуализмом и неприятием мусульманской ортодоксии32. В Индии, где распространился персидский суфизм, концепция “маламатийа” также пользовалась популярностью среди дервишей. Так, Лал Шахбазия (ум. 1324) вел разгульный образ жизни, никогда не молился и постоянно пьянствовал (его почитатели утверждали, что вино, касаясь его губ, превращается в воду); Муса Шахи Сухаг одевался женщиной и водил компанию с евнухами-плясунами (но во время засухи оказалось, что только он может вымолить дождь)33; известный поэт Кабир (1425–1505), желая снискать себе поношение, прикидывался пьяным и шатался по улицам в обнимку с блудницей34 и т. д.
