Монопольные формы экономической организации и технологические инновации имеют огромное значение для понимания современного столичного урбанизма, особенно если мы рассматриваем их во взаимосвязи. Метрополис предоставляет площадку для обкатки инноваций, а также является базой для больших корпораций. В то же самое время метрополис устроен так, чтобы отражать увеличивающуюся мощь монополистических форм организации в определенных сферах деятельности.
Рост монополий сам по себе является проблемой, которую надо решать. С одной стороны, теоретики капитализма видят монополию как угрозу традиционному порядку и дальнейшему существованию ценообразующих рынков. Некоторые марксисты (Baran and Sweezy, 1968) считают это причиной столь длительной отсрочки краха капитализма. Правда состоит в том, что конкуренция никогда не упразднялась монополией, а монополия — это неизбежный конечный результат конкуренции (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 166). Монополия всегда играла важную роль в капитализме, а отношения собственности гарантируют ограниченный доступ к средствам производства и, следовательно, индивидуальный монополистический контроль по крайней мере над частью производственных ресурсов общества. Конкуренция никогда не бывает свободной и открытой, а принимает форму конкуренции среди многих местных монополий, которые со временем могут слиться в одну крупную монополию. Исторические городские центры были местами монополистической власти, и даже при капитализме этот городской меркантилизм никуда не исчез. Веблен (Veblen, 1923) показывает, что мелкие городки в Америке XIX века функционировали в основном как центры монополистического контроля над оптовой, розничной торговлей и поставками сельхозпродукции. Вэйнс (Vance, 1970) также приводит примеры монопольной власти и роли городов в условиях капиталистического рыночного обмена. Связь между городскими центрами и монопольной властью, таким образом, кажется общим феноменом. Но что действительно претерпело изменения в последние полвека, так это, конечно, масштаб монополистического бизнеса, и тут не может быть никаких сомнений, что это изменение в масштабе привело к определенным качественным изменениям в социальной форме современного метрополизма. Саморегулирующийся рынок всегда действовал в условиях законодательных и институциональных ограничений; но сейчас зачастую кажется, что рыночные цены определяются и управляются несколькими влиятельными заинтересованными группами, которые используют свою власть во многом ровно таким же способом, как это делали патрицианские кланы в старой доброй Венеции, выражавшие свои моральные и общественные нормы с помощью рыночных обменов.
Все же современная форма монополии имеет выраженную специфику. Контроль, который осуществляют крупные корпорации на рынке, по большей части иллюзорен. В саморегулирующейся рыночной экономике прибавочный продукт должен быть пущен в обращение с целью производства еще большего количества прибавочного продукта. Скорость циркуляции прибавочного продукта в наше время такова, что богатство измеряется по скорости обращения, а не по абсолютному количеству запасенного продукта. Богатство больше не является материальной вещью, а становится заявлением об интенсивности потока текущих операций (которые будут капитализированы в будущем), подкрепленным правами на будущие операции или кредитами и облигациями, унаследованными от прошлых операций. Метрополис как система максимизации трансакций демонстрирует это во многих аспектах, наиболее наглядный из которых — увеличение физической нестабильности имеющихся в нем структур, так как экономика требует все более активной циркуляции прибавочной стоимости для поддержания нормы прибыли. Крупная корпорация оказывается заложником этого процесса, хочется ей того или нет: она должна работать на поддержание и повышение уровня обращения прибавочной стоимости — по-другому нельзя. Эта цель может быть реализована только тогда, когда возможно расширение циркуляции прибавочной стоимости в рамках данной отрасли (автомобильной отрасли удавалось делать это в течение 50 лет). Но как только перспективы роста бледнеют, норма прибыли падает и богатство (измеряемое как капитализированная скорость обращения) начинает таять. Крупная корпорация может казаться значимой и всемогущей, но это продолжается только до тех пор, пока она может соответствовать критериям, предъявляемым саморегулирующимся рынком. «Пенсильванская железная дорога» обанкротилась не из-за недостатка активов, а потому, что ее уровень оборота прибавочной стоимости упал ниже уровня выживания, а стоимость ее активов основного капитала на бумаге не соответствовала ожиданиям будущих доходов. Та же проблема была у «Роллс-Ройса».
Недавняя институциональная попытка решить эту проблему повышения объема циркуляции прибавочной стоимости — создание финансовых концернов. Более мелкие концерны обычно работают в качестве «скупщиков активов», но крупные — представляют собой всепроникающие и гибкие финансовые институты, которые перекидывают активы из одной отрасли в другую — так они могут держаться на плаву, проводя множество операций во многих странах, инвестируя в прибыльные производства и освобождаясь от неприбыльных (Report on Conglomerates, 1971). Концерны не связаны ни с определенной отраслью производства, ни с конкретным местом, ни даже с определенной страной (они представляют собой международные институты «без определенного места жительства»). Они являются способом институционального приспособления к необходимости увеличивать объемы обращающегося прибавочного продукта, а также повышать интенсивность обращения — необходимость, проистекающая из тенденции уменьшения нормы прибыли.
Эти новые институциональные и законодательные формы и специфическая форма, предполагаемая теперь саморегулирующимся рынком, оказали значительное влияние на структуру современной метрополисной экономики. Урбанизм разросся, как расширяется корпорация. Сложность трансакций в городской пространственной экономике возросла вслед за многократным усложнением разделения труда. Географическая концентрация людей и производственной деятельности в крупных метрополисных центрах развитых капиталистических стран была бы невозможна без неимоверной концентрации прибавочного продукта в институтах, находящихся на вершине иерархии, таких как крупные корпорации и национальные государства. Невозможно представить себе такую концентрацию и без тщательно разработанной системы для защиты иерархической структуры глобальной пространственной экономики, поддерживающей потоки от окрестностей к городским центрам, от небольших центров — к более крупным центрам, и от всех региональных центров — к центрам капиталистической активности.
Увеличение масштаба монопольного капитализма имеет и кое-какие специфические последствия для городской структуры, которые необходимо принять во внимание. Чиниц (Chinitz, 1958) подробно рассматривает некоторые из них. Он полагает, что олигополистически организованная метрополисная экономика, как, например, в Питтсбурге, скорее всего, будет мало способствовать развитию предпринимательских навыков и менее способна адаптировать приезжих предпринимателей. Отсюда следует, что такой город с меньшей вероятностью станет колыбелью развития новых отраслей промышленности, а будет поощрять и продвигать только те инновации, которые будут идти в ногу с неукротимым порывом урезать расходы, повышать эффективность и видоизменять продукт в уже существующих отраслях. Совершенно правомерно сетует Джейн Джекобс (Джекобс, 2011) на то, что крупное и эффективное корпоративное предприятие (и правительственная деятельность) создают городскую среду, препятствующую развитию мощного порождающего урбанизма, который и создает новые рабочие места и технологические инновации. Наиболее плодотворной является такая среда, в которой комбинация структуры занятости, таланта, предпринимательских и финансовых умений может стать плодотворной основой для расцвета капиталистической креативности и изобретательства. История Питтсбурга в этом отношении в корне отличается от истории Нью-Йорка, а история Бирмингема (Англия) — от истории Манчестера. Поскольку монопольный контроль блокирует инновационную деятельность в определенном месте, можно ожидать, что обновление будет происходить путем географических перемещений в центрах активного роста и трансформаций в географических моделях обращения прибавочного продукта.
