Однажды мне довелось побывать с Ольгой Всеволодовной в Чехословакии. Это была туристическая поездка от Школы-студии. Поскольку в своих широкополых шляпах выглядела Куничка как героиня голливудских фильмов 1940-х годов, то все ее принимали за американку. Когда мы ходили по местным универмагам, в которых она самозабвенно выбирала себе шляпки и перчатки, вслед нам все время доносилось: “Пани американо?” Никакой “американо” пани не являлась, но впечатление производила именно такое. Она была суха, как египетская мумия, с огромными глазами, потому что почти ничего не ела. “Никто никогда не увидит, что вы съели, – любила повторять Гернгросс. – Но все заметят, во что вы одеты. Поэтому деньги я всегда тратила только на одежду!”
В жизни Ольги Всеволодовны было три главные привязанности: бриллианты, мужской пол и балет. Увлечение балетом явно затмевало увлечение мужчинами, потому что в почтенном возрасте она любила вспоминать: “Лежишь, бывало, с любовником в кровати, а ножками репетируешь новый танец. Я никогда времени даром не теряла. А чего лежать без дела! Я ножками движения разучивала”.
Однажды Ольга Всеволодовна вместе с моей мамой и еще двумя педагогами Школы-студии по сценической речи, Ольгой Фрид и Анной Петровой, оказались в институте Склифосовского. Случилось это по вине пьяного водителя грузовика. Не справившись с управлением, он на своей махине влетел на тротуар Большого Харитоньевского переулка, по которому шли Ольга Всеволодовна с приятельницами. У каждой диагностировали сотрясение мозга. Очень строгий и надменный главврач, зайдя к ним в палату, кивнул в сторону Ольги Всеволодовны и сказал:
– Ну, эта во время войны наверняка подполковником была?
Куничка отреагировала моментально:
– Почему под полковником? Под генералом! И не под одним!
Кстати, одно время, еще до войны, Гернгросс была замужем за царским офицером Владимиром Голушкевичем, который после революции в числе многих других белогвардейцев перешел на сторону большевиков и действительно стал генералом. Это был подтянутый, образованный человек с профессиональной выправкой, чей военный и политический опыт, знания и мастерство советское руководство использовало при обучении вчерашних рабочих и крестьян в Военной академии имени Фрунзе. Такое тоже бывало!
О страсти Ольги Всеволодовны к бриллиантам знали все педагоги и студенты Школы-студии. Я на всю жизнь запомнил ее ночной звонок (она вообще чаще всего звонила ночью) и вопрос:
– Санечка, мне Слава Зайцев шьет шубку из каракульчи; как ты думаешь, не будет ли слишком вульгарно, если я закажу к ней бриллиантовые пуговицы?
У Гернгросс были чудесные алмазные елизаветинские серьги, хорошие николаевские брошки и кольца с завидными бриллиантами-солитерами, которые она носила по два на каждом пальце. Откуда, спросите вы, такая роскошь в советское время? Дело в том, что, когда в 1939 году войска Советского Союза занимали старинный польский, а еще раньше австро-венгерский город Львов, Ольга Всеволодовна тут же бросилась туда на гастроли в составе фронтовой бригады – танцевать фокстрот и танго перед солдатами нашей армии. В свободное время она обходила все местные скупки, куда нуждавшиеся в деньгах поляки относили фамильные бриллианты. Став обладательницей весьма внушительной коллекции, Гернгросс вернулась в Москву. Однако в 1970-е годы самая элегантная дама в Москве в один прекрасный день была ограблена. Дверь не была взломана. Квартиру открыли ключом, когда Ольга Всеволодовна была на работе, и вынесли все ее великолепные драгоценности, кроме тех, что были на ней, а также бутылку коньяка и флакон французских духов. Сказать, что Ольга Всеволодовна была расстроена, значит не сказать ничего. Она была убита горем.
Первым делом Куничка бросилась в милицию.
– Я хочу сделать заявление! У меня украли бриллианты! – воскликнула она, влетев в отделение в собольей шубе.
Тут Ольга Всеволодовна стянула замшевые перчатки, приоткрыв миру тонкие пальцы, унизанные солитерами, и, вытянув перед милиционером руки, воскликнула:
– Это все, что у меня осталось!
Милиционеры так и прозвали ее – “бриллиантовая рука”.
Последней, кто видел в целости все эти драгоценности, была известная в те годы актриса Алла Азарина, с которой меня Куничка и познакомила. В причастности к этой поистине эпической краже Ольга Всеволодовна подозревала одного из бывших “мужей”. А их, судя по всему, было несколько. Я на всю жизнь запомнил ее рассказ:
– В новогоднюю ночь иду по улице Горького. Порошит снежок. Впереди мужчина. Я прибавила шаг и поравнялась с ним. Вижу – старый знакомый! Он даже одно время был моим мужем!
Меня Ольга Всеволодовна обожала. Часто принимала в своей маленькой однокомнатной квартирке в высотке на Площади Восстания, обставленной мебелью красного дерева, которая отлично смотрелась на фоне стен, выкрашенных в глубокий синий цвет. Она говорила, что добивалась глубины этого тона, добавляя в ультрамарин краплак. Куня всегда очень готовилась к моим визитам: сервировала стол тарелками XVIII века, разливала вино в потрясающие бокалы пушкинской эпохи и спрашивала:
– Ведь у меня не хуже, чем у Галины Вишневской?
Я неоднократно создавал костюмы для ее студентов, в которых те сдавали экзамены по танцам. В обязательной программе у нее были вальс-бостон, шимми и кекуок. Ну кто сегодня сможет научить вас танцевать кекуок? Она могла.
Ольга Всеволодовна мечтала, чтобы я стал ее наследником, но мой отъезд во Францию не позволил ей осуществить эту идею. Зато я имел счастливую возможность отправлять ей из Парижа посылки с модной одеждой и духами. Незадолго до смерти во время очередного телефонного разговора она сказала:
– Надеюсь, что я не страничка в вашей жизни, а целая глава.
Так и получилось… Ее коллекция по наследству перешла внучке прославленного актера Мамонта Дальского.
Одной из ближайших подруг моей мамы с детских лет была Марта Владимировна Цифринович – знаменитая актриса-кукольница. В довоенное время они жили по соседству у Елоховской церкви и в свободное от школьных занятий время вместе бегали в Дом пионеров. Эта высокая авторитарная дама говорила низким, чуть надломленным голосом с хрипотцой, всегда красилась в рьяную брюнетку со взбитой челкой, носила брюки клеш, неизменный свитер с хомутом и массивный кулон из янтаря на толстой цепочке.
Марта Владимировна была дочерью видных партийных деятелей. Надо заметить, что после революции, когда большая часть представителей русской интеллигенции была ликвидирована большевиками, место ее в значительной степени заняли образованные евреи, которые до 1917 года не имели права нарушать черту оседлости и селиться в крупных городах. По правде сказать, советская власть была еврейским изобретением и приведена в действие в нашей стране в виде великого эксперимента именно этим трудолюбивым народом. В науке, медицине, промышленности и партийном аппарате евреи заняли ключевые позиции в 1920-е годы. Так, отец Марты Цифринович, Владимир Ефимович, стал одним из создателей калийной промышленности в СССР и первым директором Соликамского калийного комбината. Однако от обвинения в предательстве и расстрела в 1938 году его не спасло даже личное знакомство со Сталиным. И для мамы Марты не стала охранной грамотой общая фотография с Иосифом Виссарионовичем, сделанная во время совещания жен ИТР и хозяйственников. Циву Марковну Цифринович арестовали 9 февраля 1938 года. Но даже это не пошатнуло ее искреннюю веру в идеи коммунизма. Когда уже очень пожилая Цива Марковна вместе с Мартой пришла однажды к нам домой на мамин день рождения, мой папа за обеденным столом поднял тост за Россию и русских. Цива Марковна отреагировала очень резко:
