– Вот такую усадьбу мне и сделай: с колоннами, со ступеньками…
Я с энтузиазмом принялся за подбор реквизита и деталей декораций. В Школе-студии МХАТ нашел сценическую мебель, сделанную мебельщиком Виктором Селивановым по старинным образцам, правда, не из карельской березы, а из тополя. Эту мебель, участвовавшую еще в постановках Немировича-Данченко, кто-то самым варварским способом выкрасил в белый цвет. Мне пришлось маленьким кусочком стекла слой за слоем соскребать засохшую краску. В костюмерной Школы-студии мне удалось подобрать очень красивые костюмы, в том числе белое плиссированное платье актрисы Коркошко. И хотя Кира Николаевна ограничилась только одним актом из “Чайки”, для меня работа с ней стала прекрасным опытом. Она же дала сопроводительное письмо в журнал “Юность”, где была опубликована первая статья о моей коллекции пера Анны Малышевой.
Позднее Кира Головко участвовала в съемках моих авторских фильмов “Дуновение века” для канала “Культура”, в которых вспоминала о работе с Надеждой Ламановой, и даже передала в мою коллекцию несколько своих платьев. Киры Николаевны, последней актрисы МХАТа, помнившей Владимира Ивановича Немировича-Данченко, не стало в 2017 году, буквально за год до векового юбилея. Сама она любила повторять: “Живого Станиславского я видела только в гробу, а Немирович на меня еще заглядывался”.
Еще одной маминой подругой была известная в ту пору диктор телевидения Нина Кондратова – как говорили, первая женщина на отечественном телевидении: очень привлекательная, стройная, что для хрущевской эпохи считалось большой редкостью. Она любила одеваться в привозные платья, купленные с рук у дипломатов. Судьба к Нине оказалась жестока. Однажды во время прямого эфира с ВДНХ из павильона “Животноводство” бык мотнул головой и выколол ведущей глаз, что привело к непоправимым последствиям. Лишь по приказу Никиты Хрущева Нине разрешили вылететь в ГДР и заказать стеклянный глаз, каких в СССР тогда не выпускали. Так Кондратовой удалось продолжить свою карьеру на телевидении. Зрители не догадывалась ни о полученной травме, ни о наличии протеза. Впоследствии дочь Нины Кондратовой, Елена, передала мне несколько платьев легендарной телеведущей, которые мне довелось выставить однажды именно на ВДНХ. Так круг замкнулся.
Долгие годы мама дружила с Сюзанной Павловной Серовой, актрисой и впоследствии преподавателем сценической речи в ГИТИСе. Начинала Сюзанна Павловна в “Современнике” и вместе с моей мамой, которая на первых порах помогала молодому театру, выходила на сцену в эпизодической роли в спектакле “В поисках радости” по пьесе Виктора Розова, маминого друга. Они играли двух девчонок, которым герой Олега Табакова кричал вслед: “Все Фиры и Веры – дуры без меры”.
Сюзанна Павловна в молодости была совершенно очаровательной женщиной: изящная блондинка с голубыми глазами и вздернутым носиком. Мама ласково называла ее Сузик, а та в ответ именовала маму Гулей. В девичестве Сузик носила фамилию Барто. Ее отец, детский поэт Павел Николаевич Барто, был первым мужем Гетель Во́ловой, которая, взяв в браке его фамилию, заодно и имя сменила, став Агнией. Сюзанна Павловна также состояла в родстве со знаменитым русским художником Валентином Серовым – восемнадцатилетней она вышла замуж за его внука, Дмитрия Михайловича Серова. Сразу после свадьбы молодожены поселилась в том самом доме в Староваганьковском переулке, где провел последние годы жизни великий художник, и, как рассказывала сама Сюзанна Павловна, их с Дмитрием Михайловичем брачное ложе находилось прямо под подлинником картины “Похищение Европы”.
Одно время Сюзанна Павловна переживала бурный роман с известным композитором, князем Андреем Волконским, репатриантом из Франции, который в 1965 году в Москве организовал первый ансамбль старинной музыки “Мадригал”. Но роман романом, а второй раз замуж Сузик вышла за солиста “Мадригала” Евгения Аргышева, исполнявшего партии контртенора. Одним словом, жизнь Сюзанны Павловны виделась мне захватывающим приключением: внук Серова в роли первого мужа, “Похищение Европы” в спальне, любовная связь с князем Волконским, второй брак с контртенором… Все это казалось чем-то немыслимым.
Сузик очень интересовалась моим воспитанием и постоянно говорила маме:
– Гулечка, сын вырос – пора обрезать пуповину.
Она была уверена, что родители слишком пекутся обо мне и не дают никакой свободы.
Мама часами могла разговаривать с Сюзанной Павловной по телефону. Они взахлеб читали друг другу стихи. Обе знали их наизусть в огромном количестве: Цветаеву, Ахматову, Блока, Пушкина… Они были настоящими хранительницами русского поэтического слова.
Пушкин был для мамы всем – идеалом, вершиной… Надо заметить, что в советское время Александр Сергеевич Пушкин заменил многим людям Иисуса Христа. Поскольку имя Христа было в опале, именно Пушкин был избран негласной святыней. Пушкинские дни, Болдинская осень… – все это были ритуалы и церемонии поклонения солнцу русской поэзии. Многие интеллигентные люди, переживавшие запрет церкви, чтили Александра Сергеевича выше, чем Николая Чудотворца. Пушкин сближал маму с Фаиной Георгиевной Раневской; с днем рождения Александра Сергеевича мама ежегодно поздравляла свою подругу, знаменитую поэтессу Карину Филиппову.
С Кариной Степановной мама познакомилась в 1954 году, когда та была еще студенткой Школы-студии МХАТ и училась вместе с Владимиром Высоцким и Аркадием Стругацким на курсе Виктора Карловича Монюкова. Мама пришла к ним на вечернее занятие и сказала, что принесла бутерброды для Виктора Карловича. Монюков не очень тактично отреагировал на ее поступок, сказав:
– Ну, кто там хочет бутербродов? Я все равно сыт.
И Карина, совсем еще юная девочка, не понимающая, что происходит, внутренне очень обиделась за маму. Потому что ее неподобающим образом встретили и не так отреагировали на принесенные ею бутерброды.
Сближение их произошло позже. Карина окончила Школу-студию, должна была остаться в театре “Современник”, но, овдовев, уехала из Москвы с четырехмесячной дочерью на руках: жить ей было негде. Единственный выход – поступить в аспирантуру Школы-студии МХАТ, что обеспечивало получение комнаты в общежитии. И вдруг выясняется, что место в аспирантуру одно, а претенденток две – Карина и моя мама. Тогда Вениамин Захарович Радомысленский вызвал маму к себе и сказал:
– Ты первый выпуск, ты ученица Елизаветы Саричевой, ты любимая и ненаглядная девочка, умеешь преподавать. Но у тебя сыты дети, есть крыша над головой, есть муж, а у Карины все вверх дном: вдова, без площади… Кого принимать?
И мама решительно ответила:
– Конечно, Карину!
Далее последовала фраза Вениамина Захаровича:
– Ах, даже так… Тогда я еду выбивать два места в аспирантуру!
Дальше – ближе. Выяснилось, что Карина, как и мама, родилась 9 июля.
Каждое утро начиналось одинаково: они созванивались, и, когда Карина начинала жаловаться на жизнь, мама прерывала ее на полуслове:
– Кариша, давай поговорим о высоком.
Особенной датой для обеих, как уже говорилось, было 6 июня, день рождения Пушкина. Карина даже написала такие стихи:
