– Сейчас я расскажу вам добрую сказку.
– Нет! Злую сказку! – кричал злой дед, актер Матвей Нейман, караим по национальности.
– Нет, добрую!
– Нет, злую!
Затем злой старик командовал:
– Эфиопы, занавесочку!
И мама с Нинель в масках из темных капроновых чулок с разрезами для глаз и рта прибегали на сцену из глубины зрительного зала. Из-за того, что этот спектакль неизменно проходил при аншлаге, мне доставалось одно и то же место на откидном стульчике в левом проходе. И вот мама, пробегая по залу, всегда легонько гладила меня по плечику. Мне это было очень приятно. Я знал, что эфиопка – моя мамочка! Эфиопы, стоя спиной к залу, как бы поднимали занавес, и начиналась чудесная сказка.
Великолепный театральный художник Владимир Дмитриев создал для этого спектакля уникальные декорации. На сцене стояла настоящая избушка, передняя стенка которой была написана на тюле, и, когда внутри зажигался свет, зрители могли видеть все, что происходит в избушке у деда с бабкой и их “ручного” козлика. Это было так просто, но и очень эффектно. А во втором акте, в сказке “Теремок”, возникал теремок, окруженный полукруглым частоколом. Этот частокол, поставленный на полукруглые рельсы, мог разъезжаться в разные стороны. Но как только к теремку подбирались Кума Лиса и Волк, частокол тут же съезжался снова. Правда, иногда частокол заедало… Я очень боялся всяких накладок в спектакле, болел за исполнителей и рабочих сцены.
Роль лягушки в спектакле исполняла талантливая актриса Тося Соболева. Она была в маске и в зеленых перчатках с перепонками. Когда я в годовалом возрасте увидел ее за кулисами в гриме и костюме, страшно перепугался и разревелся. Лягушек в человеческий рост встречать мне еще не приходилось.
В том же спектакле в одной из сцен волки будто бы съедали козлика, и из-за пенька разлетались его бутафорские окровавленные косточки. Дети, сидевшие в первых рядах, визжали и от страха писались в штаны. Тогдашний директор театра Шах-Азизов даже в один прекрасный день распорядился заменить бархатную обивку на всех креслах в зрительном зале на дерматиновую. До этого мокрые бархатные сиденья сушили утюгами, гладили их через газету “Правда” или “Известия”. А детский страх в зале и физиологическая реакция на него были обоснованными. Это действительно был жутковатый момент. А я, будучи театральным ребенком, сидящих рядом детей успокаивал:
– Не бойтесь, козлика не съели! Он будет жить!
Я-то прекрасно знал, чем дело кончится!
Еще одной замечательной постановкой в ЦДТ был спектакль по двум сказкам Пушкина – “О рыбаке и рыбке” и “О царе Салтане”. Визуально спектакль был очень красив. Чтобы изобразить глубокое синее море, актеры натягивали рядами по всей длине сцены русские рушники метров в пять длиной – от пола и до высоты человеческого роста. Рушники колыхались, точно волны, в которых “плавала” золотая рыбка в исполнении замечательной Людмилы Гниловой. А роль спящей царевны исполняла хрупкая Валечка Туманова, уехавшая затем в далекий театр на Крайнем Севере.
Текст от автора читал один из лучших артистов театра Михаил Тимофеевич Андросов, а постановщиком был талантливый режиссер Лесь Танюк. В 1968 году его уволили из ЦДТ за подпись письма в защиту Александра Гинзбурга и Юрия Галанскова, а спектакли одним махом запретили и изъяли из репертуара. Интересный поворот судьбы: много лет спустя в Париже я несколько лет сотрудничал со старейшей газетой русской эмиграции “Русская мысль”. Заместителями главного редактора Ирины Иловайской-Альберти были тогда муж и жена Александр и Арина Гинзбурги.
Лучшими подругами моей мамы в детском театре были актрисы Валерия Меньковская, Наталья Сальникова и Магда Лукашевич. Они дружили семьями и почти каждое лето большой компанией на автомобиле Олега Селяха, мужа Наташи Сальниковой, выезжали в Литву. Литва в послевоенные годы считалась настоящей заграницей, и на всех большое впечатление производила возможность вот так запросто отправиться в Вильнюс и бесплатно жить у родственников в собственном доме.
Мама и ее подруги по театру проявляли живейший интерес к моде. Например, талантливая характерная актриса Наталья Сальникова носила очки-лисички, которые были в моде в 1950-е годы. А тетя Магда и вовсе слыла заграничной штучкой. Ее мужа, видного кинооператора Александра Симонова, пригласили преподавать операторское искусство в Пекинский институт кинематографии. Разумеется, Магда отправилась следом за ним. Побывав в Китае, она очень увлеклась роскошными китайскими костюмами, вышивкой, резьбой по камню. Они собирали старинные китайские печати, литографии. Сам Симонов в Пекине сделал серию уникальных снимков старого города, от которого сегодня не осталось и следа. Он весь был разрушен при Мао Цзэдуне, в эпоху культурной революции.
После Китая были и другие поездки, например в Тунис. Для брежневской эпохи – настоящая экзотика. Из этого путешествия Магда с мужем привезли множество слайдов, которые показывали в кругу друзей. Сразу после возвращения из Туниса они пришли к нам на Фрунзенскую набережную со своим проектором. Мы повесили на шкаф простыню, выключили в комнате свет и под тихое гудение проектора смотрели сменяющие друг друга виды Туниса. Увидев на одном из слайдов православный храм, похожий на те, что видел в Суздале, я сказал:
– Оказывается, и в Африке есть храм!
Мне объяснили, что его построили русские эмигранты. Про эмигрантов я тогда ничего не знал и представить не мог, что тема эмиграции станет делом моей жизни. Одно время примой-балериной в Театре оперы и балета Туниса была моя подруга Ксения Триполитова, которая недавно отпраздновала в Париже сто третий день рождения. Тунис еще славен Бизертой, где нашел последний причал военно-морской флот царской России. Правда, в Тунисе мне так и не удалось пока побывать. Но все впереди!
Магда Лукашевич была для своего мужа единственным источником вдохновения и абсолютной музой. Он видел в ней Александру Струйскую на портрете Рокотова, не меньше, и неустанно снимал в самых разных образах: то Мадонны, то дамы XVIII века, то Марии-Антуанетты. Эти съемки стали своеобразной отдушиной для творческой натуры Магды, которой не нашлось достойного места в родном театре. Она выходила на сцену во многих спектаклях, но режиссеры не видели эту красивую актрису даже во второстепенных ролях. В ее послужном списке фигурировали такие персонажи, как жена хозяина хаты, рыбачка, крыса Шушара, крепостная девка, особа из бюро проверки и даже… волшебные кони и солнечный зайчик.
При этом Магда буквально жила театром. Она приходила всегда за три часа до начала спектакля, тогда как остальные актеры являлись за час, а те, что были заняты только во втором акте, и вовсе за полчаса. Магда садилась в зрительном зале и наблюдала за монтажом декораций. Рабочие сцены приносили колонны, окна, двери, мебель, деревья… И на ее глазах пустое пространство сцены превращалось в избу, дворец или лесную чащу. Затем выставлялся свет, спускались кулисы и задник сцены, и только после этого тетя Магда поднималась в гримерную, чтобы, наложив на лицо грим, выйти на сцену в крошечном эпизоде, порой даже бессловесном.
