Олимпийская выдержка
ВОЛКОВ: И каков был путь «Виртуозов Москвы» к публике? Расскажи, это страшно интересно…
СПИВАКОВ: Довольно долго наш коллектив не получал официального статуса. Тем не менее об оркестре заговорили. Министерство культуры чуть ли не в полном составе было категорически против создания «Виртуозов Москвы», за исключением замминистра Владимира Ивановича Попова, светлейшего человека, с которым мы очень подружились.
О Попове стоит рассказать отдельно. Некоторое время я был невыездным – без объяснения причин. Но однажды меня вызвали в Министерство культуры – подозреваю, что Хренников замолвил за меня слово. Меня пригласили к Попову, и он меня по-отечески напутствовал:
– Володя, решено, что ты поедешь выступать в Канаду. Я тебе желаю большого успеха, верю в тебя и очень уважаю. Когда вернешься – приходи, мы с тобой чайку попьем.
После моего возвращения мы действительно посидели за чаем, и с тех пор завязалась крепкая доверительная мужская дружба. Через эту дружбу я помог многим талантливым людям, которых не выпускали за границу, – например, выдающемуся скрипичному мастеру Анатолию Семеновичу Кочергину. Ему отказали в поездке в Польшу на конкурс создателей инструментов. Я протоптанной дорожкой пошел к Владимиру Ивановичу и убедил его, что не замыкаться в своей скорлупе надо, а участвовать в конкурсах, что надо гордиться и всему миру показывать советскую школу мастеров. Он помог Кочергину получить разрешение на поездку. Он же посодействовал с выездом замечательному хормейстеру и музыканту Владимиру Николаевичу Минину. Помог литовскому дирижеру Саулюсу Сондецкису поехать на конкурс Караяна, когда его оркестр не выпускали…
Владимир Иванович Попов – незаурядный человек, превосходивший по уму и врожденной интеллигентности все тогдашнее бюрократическое руководство Минкульта. Он мог мне среди ночи позвонить и спросить: «Володь, ты мне можешь рассказать, что такое „Шестерка“?.. Нет, не в нашем смысле слова…» Это он хотел накануне приезда делегации Франции больше узнать про группу французских композиторов, которые получили такое неофициальное название – «Шестерка»
[2]. Или говорил: «Завтра ко мне придут представители японского театра кабуки – с чем его едят?» Мы подолгу беседовали, я был вхож в его дом – замечательная семья, сыновья и дочка, они посещали все мои концерты. Сидели всегда в шестом ряду Большого зала Консерватории – Попов возвышался над всеми, поскольку был высокого роста.
Владимир Иванович был одним из первых, с кем я поделился, что создаю оркестр «Виртуозы Москвы». Он как человек с богатым жизненным опытом ответил: «Раз хочется свой оркестр – надо создавать. Но учти, что быстро это не произойдет». Он был тысячу раз прав. И как знать – возможно, без его поддержки оркестр так и не удалось бы создать в советское время.
Однажды Попов мне позвонил и объявил, что есть уникальный шанс представить «Виртуозов» публике. Перед открытием Олимпийских игр в Москву приезжает президент Международного олимпийского комитета лорд Килланин, и можно в его честь устроить концерт в Пушкинском музее у Ирины Александровны Антоновой. И все это может произойти через четыре дня! А люди мои, естественно, с разными коллективами разъехались по гастролям, поскольку со мной сотрудничали в свободное от работы время на добровольных началах, то есть бесплатно. Но собраться все-таки удалось – и мы предстали перед высоким гостем, лордом Килланином!
Через день в главной газете страны, в «Правде», которая могла как вознести, так и растоптать, появилась статья Михаила Капустина, которая называлась «Есть такой оркестр». Вот так, значит, наше существование было признано. Очень довольный разыгранной комбинацией Владимир Иванович на следующий день взволнованно потирал руки: «Володька, после такого успеха, после „Правды“ – кажется, лед тронется!»
Исторический экскурс. Что есть «Правда»
СПИВАКОВ: Но после этой статьи в «Правде» мы ждали обещанного еще целый год.
ВОЛКОВ: Не может быть! Даже после статьи в «Правде»?! Сейчас, наверное, не понимают, что такое была «Правда» и что означала публикация в этой газете положительной статьи, «благословившей» только что рожденный проект…
СПИВАКОВ: Критическая статья в этом издании в тридцатые – пятидесятые годы практически приравнивалась к судебному приговору, иногда с высшей мерой наказания. Но и много позже ее публикации рассматривались как официальный вердикт: вспомни, когда в 1972 году в «Правде» появилась статья с критикой Георгия Александровича Товстоногова, он просто сел писать заявление об уходе.
ВОЛКОВ: Статья в «Правде» – поскольку газета считалась официальным органом ЦК КПСС, – безусловно, являлась директивным указанием. Я работал редактором в журнале «Советская музыка», и мы знали, что на критику в газете «Правда» нельзя отвечать, нельзя возражать. Можно только признавать ошибки – причем в обязательном порядке. Помню, как мы вместе с главным редактором журнала собрались в служебную командировку в Киев. Прямо в поезд нам принесли газету «Правда» со статьей, в которой содержалась критика «Советской музыки». Редактор был высокий, сильный, волевой мужчина, для всех нас он служил образцом того, как независимо, без подобострастия вести себя с начальством. Сев в купе, он развернул газету, прочел заметку – и заплакал. Передо мной, мальчишкой, подчиненным, он, нисколько не сдерживаясь, разрыдался как малый ребенок. Настолько он был потрясен тем, что его издание было недобрым словом помянуто в «Правде».
Руководитель любого учреждения – и в особенности учреждений культуры, где народ сидел, как правило, потрусливей, чем на производстве, – тут же должен был садиться за стол и писать в «Правду» объяснительную записку: критика признана справедливой, приняты такие-то меры по устранению недостатков…
СПИВАКОВ: И устраняли – оперы, книги, авторов…
ВОЛКОВ: Сама же «Правда» никогда, и это тоже все знали, не исправляла своих ошибок, даже если это была опечатка в имени. Была знаменитая история, когда они какую-то крупную фигуру похоронили преждевременно. Любое западное издание, к примеру New York Times, извинилось бы и поместило сообщение в раздел ошибок – там за каждый номер бывает до пятнадцати исправлений. «Правда» себе такого не позволяла – они не написали, что, мол, извините, мы ошиблись, он живой еще, но напечатали другую статью, где о нем говорилось уже как о живом человеке, а не покойнике. Вот так «исправлялись» допущенные неточности.
В твоем же случае появление статьи в «Правде» должно было восприниматься прямой директивой к действию. Заметь, ее автором был не музыковед и не музыкальный критик. Если о музыке писал музыкальный критик, это не так ценилось, как если бы, скажем, – обозреватель культуры, а еще лучше – специальный корреспондент, заведующий каким-нибудь более важным идеологически отделом. Тогда эта иерархия играла большую роль! А вы все равно целый год ждали – странно…
