Еще на той памятной пресс-конференции я сказал, что очень многие фестивали – это просто «салат микст», набор концертов, не связанных друг с другом. Мне же представляется, что фестиваль должен чем-то отличаться от простых концертов. В нем должна быть какая-то внутренняя идея. Идея Кольмарского фестиваля у меня родилась из восточной притчи – японской, по-моему. В ней говорится: люди слишком быстро убирают опавшие листья из-под деревьев, забывая о том, что это благодатная и питательная почва, совершенно необходимая для будущих растений. Вот то же самое я и предложил: пусть новый фестиваль каждый год будет посвящен какой-то крупной, яркой личности, которая осветила путь последующим поколениям.
За эти годы в Кольмаре перебывало множество оркестров, около полутора сотен пианистов. Русских артистов, конечно, с трудом приходилось пробивать, потому что французы любят своих больше, к тому же у них серьезные профсоюзы, как известно. Но тем не менее был фестиваль, посвященный Давиду Ойстраху, был посвященный Рихтеру, а еще Ростроповичу, Шаляпину… А родился Кольмарский фестиваль из слов, мыслей и идей – из философии. Почти античное начало.
К сожалению, в 1995 году господин Жерер умер. На его место заступил господин Жильбер Меер, совершенно не философ, а прагматик, строитель, «крепкий хозяйственник». Все ужасно боялись, что же будет с Кольмарским фестивалем дальше. Но новый мэр быстро понял, что лишать Кольмар фестиваля нельзя: он, как деловой человек, сразу увидел, что все рестораны во время фестиваля полны, все гостиницы заняты, женщины с утра сидят под фенами – все парикмахерские и салоны забиты… Теперь приходит к нам на концерты. Он уже понял, как это важно и для города, и для всего региона. И еще: несмотря на отсутствие философских бесед, за эти годы мы с Жильбером стали настоящими друзьями.
«Ну постройте!» Дом музыки
ВОЛКОВ: Ну, это почти притча получилась… Или романтическая легенда во французском стиле. А как такие вещи организуются в России? Мне интересно, я же, прожив в Нью-Йорке уже почти сорок лет, за всем этим могу наблюдать только издалека…
СПИВАКОВ: На родине все гораздо сложнее… Я восемь лет уговаривал Юрия Михайловича Лужкова, тогда мэра Москвы, что необходимо в Москве иметь такой концертный зал, как, скажем, в Нью-Йорке Линкольн-центр или Кеннеди-центр в Вашингтоне.
За последние сто лет в таком колоссальном городе, как Москва, был построен только Зал имени Чайковского на площади Маяковского, и то он был задуман как театральный зал.
ВОЛКОВ: Его начинали строить как театр Мейерхольда. Ну, ты знаешь, что случилось с Мейерхольдом…
СПИВАКОВ: На одном из моих концертов в Большом зале консерватории присутствовали самые высокие государственные лица России – Борис Николаевич Ельцин со своей замечательной женой Наиной Иосифовной, сотрудники кремлевской администрации, Лужков.
После концерта, когда почетных гостей угощали чаем с традиционными пирожками, я подошел к Ельцину:
– Борис Николаевич, я уже восемь лет безуспешно уговариваю Юрия Михайловича построить в Москве хороший концертный зал.
Борис Николаевич выразительно – как он умел – посмотрел на мэра:
– Юрий Михайлович, ну постройте!
Реакция на одну-единственную фразу президента была просто волшебной – Юрий Михайлович пригласил меня в мэрию на следующее же утро, и дело завертелось. Ждал годами – а решилось в одну минуту… Довольно скоро мы вместе с Юрием Михайловичем Лужковым и Валентиной Ивановной Матвиенко заложили первый камень в фундамент этого здания.
ВОЛКОВ: Какая прелесть…
СПИВАКОВ: Было построено три зала – театральный, камерный и большой. Большой носит имя великого дирижера Светланова – я предложил это сразу после того, как узнал, что Евгений Федорович ушел из жизни. Московская филармония – не при нынешнем, правда, руководстве – отказалась увековечить имя Светланова. Но теперь словосочетание «Светлановский зал» вошло в музыкальный лексикон Москвы.
Поначалу, впрочем, было очень трудно завлечь туда публику – как и во всякий новый зал. Да к тому же там не слишком удобно ходить от метро «Павелецкая» – и на авто, учитывая московские пробки, в часы пик не добраться… Но что заставляет людей приходить? Интерес! Я сделал ставку на интересные абонементы, и особенно на программы для детей. И эта стратегия выиграла – первыми всегда расходятся именно абонементы для детей.
Для них я устраиваю фестиваль «Москва встречает друзей», за десять лет существования которого в Москве побывало двадцать тысяч юных дарований из пятидесяти стран мира! Организовать детский фестиваль – ужасно суетное дело: нужно разместить их, обеспечить питанием, проконтролировать, чтобы, упаси Господь, ничего не случилось. Ребенок может заблудиться в здании, может заболеть – значит, врачи должны быть наготове… Нам очень многие помогают, я низко кланяюсь людям, которые с душой относятся к работе моего благотворительного фонда.
Творить добро. Детский фонд
ВОЛКОВ: Твой благотворительный детский фонд – особая и невероятно важная вещь. Зачем и как ты его создал?
СПИВАКОВ: Для миллионов людей распад империи, которой был Советский Союз, на отдельные государства стал страшным политическим землетрясением. Начинался мой фонд с отправки рояля ученику Владимира Крайнева – Игорю Чатуеву, ныне замечательному пианисту. Он жил в Севастополе, который в 1991 году вдруг стал заграницей, и пешком на рассвете ходил за несколько километров до музыкальной школы, чтобы поиграть там до начала занятий в обычной школе.
Семья мальчика жила скромно, инструмент им был не по карману. Вот мы и купили ему рояль, а отправить в Севастополь не могли, потому что между Москвой и Севастополем образовалась государственная граница.
Российские таможенники не выпускали рояль на Украину, а украинские таможенники не пропускали рояль из России к себе. Я об этой таможенной казуистике рассказал в телевизионном интервью – и улетел в Париж. И там, в Париже, у меня дома раздается звонок: «С вами сейчас будет говорить начальник российской таможни генерал-лейтенант Валерий Драганов».
Я обомлел – ну, думаю, кто-то из моих оркестрантов погорел на таможне с контрабандой: то ли лишнюю бутылку провез, то ли инструмент не пропускают.
А Драганов, оказывается, увидев мое выступление по телевидению, позвонил, чтобы уточнить детали: где находится этот рояль, который нужно доставить мальчику?
– Скажите, пожалуйста, как вы узнали мой номер телефона в Париже? – полюбопытствовал я.
– Ну я же все-таки начальник российской таможни! – ответил Драганов.
Ровно через два года наш подопечный получил первую премию на престижном конкурсе имени Артура Рубинштейна в Тель-Авиве. Он успешно концертирует, выступает вместе с выдающимся итальянским певцом Феруччо Фурланетто.
Больше других при распаде СССР пострадали самые слабые и уязвимые социальные группы – дети и старики. Я тогда себя спросил: что я лично могу сделать, чтобы помочь им? Вместе с Екатериной Ширман и Петром Гулько мы решили организовать фонд. Кое-какой опыт у меня уже имелся – я был в числе создателей фонда «Новые имена», которым долгие годы руководила Иветта Воронова. Он помогал талантливым детям со всего Советского Союза, поддерживал их стипендиями, вывозил за границу, давал возможность играть. Сейчас эту линию продолжает, и очень успешно, могучий талант – Денис Мацуев. У меня, к слову, нет «цеховой ревности», я сотрудничаю с разными фондами – это и дети Чернобыля, и вдовы афганцев, и жертвы сталинских репрессий, и фонд «Артист» Марии и Евгения Мироновых, и фонд Ксении Раппопорт…
