Во рту кололо, и руки, как будто подгоняемые этими коликами, быстро отсчитывали из бумажника чиновника необходимую сумму. Между тем, по мере исчезновения денег в невероятных юбках старушки, язык Авдия под прикрытием Павла Ибрагимовича продолжал свое дело:
– Один момент, Клара Петровна.
Старушка, не веря своей удаче и тому, что ей придется теперь жить без привычных кабинетных хождений, услышав последние слова, напряглась. Павел Ибрагимович наклонился вперед и таинственным полушепотом проговорил:
– Никто, слышите, ни одна душа не должна знать о том, что это я помог вам! Слышите? В этом кабинете ни-че-го не было! И чтобы вы поняли, что я не шучу, скажу вам: если вы хоть кому-нибудь назовете фамилию Фукса, все ваши соседи будут знать, что вы ночью, тайно прирезали себе две сотки на дачном участке за счет вашей больной соседки Прасковьи Дмитриевны! Отчего, кстати говоря, у вас радикулит и обострился, не в вашем возрасте заборы-то двигать.
– Ни на-а-да, ни на-а-да! Павел Ибрагимович! – краснея, теперь уже от стыда, заголосила старуха – да он ей этот участок уже и не нужен, а мне помидорки посадить, внучку, внучку посылаю помидорки, а он их так любит, так любит! Бес попутал, Павел Ибрагимович!
– Ну что вы, Клара Петровна, я исключительно из-за серьезности моей просьбы, нельзя нам с такими делами светиться, не поймет обчество, понимаете? В общем, только фамилии не называйте, ради вашего же блага! А внучек, кстати, к вам на днях приедет, обязательно приедет проведать… Только…. – Язык замер сам себе, нечленораздельно причмокивая, как будто разговаривая с самим собой. – Квартиру на него не спешите оформлять, мой вам совет, не надо оформлять на него квартиру, так-то, Клара Петровна.
Старушка, вдвойне осчастливленная враз решенной проблемой и новостью о приезде внука-оболтуса, медленно пятясь и машинально немного кланясь, словно боясь спугнуть свою удачу, выплыла из кабинета Павла Ибрагимовича.
Логотерапия Авдия
Павел Ибрагимович, проводив глазами старушку, резко подпрыгнул на месте, обернулся и начал метаться по кабинету. На лице его застыло выражение страшного гнева, скорее, это был разъяренный бык на корриде, чем не осторожный и рассудительный чиновник. Когда он увидел в своем только что пустовавшем кресле Авдия в его дурацком сюртуке, да еще и с ногами в лаптях на столе (как раз на красной папке с надписью «Входящие»), терпение его лопнуло и он ринулся к нему. Но в кресле никого не оказалось, зато из-за спины, от стола заседаний раздался ленивый голос:
– Павел Ибрагимович, но ведь нельзя быть настолько жадным! Неужто та десятка, которую вы, давеча прилюдно и медленно, чтобы все увидели, сунули пьяному бомжу у церкви, для вас более разумная трата, чем несколько купюр за двухлетние страдания бедной узницы и почетной работницы потребкооперации? Это ж вам куда как больше зачтется там, на самом притом верху.
– Да пгдичем десь деньги! Да ты, да вы, да что вы твгадите-то! Это непдгавильно! Уфф… отгдайте мне мой ядзык…
– Да не переживайте вы, право слово! Не напрягайтесь, я быстренько развею ваши возмущения, и давайте еще поработаем, там товарищ за дверью, я прямо чувствую, будет интересно и вам понравится! Присаживайтесь.
Авдий усадил Павла Ибрагимовича под портрет, ловко просочился между ним и столом к телефону, нажал кнопку и сказал секретарю, чтобы к нему, то есть Павлу Ибрагимовичу, никого пока не пускали.
– Все-таки про деньги вы не обманывайте, вам жаль свой родимый пустой бумажник… – уверенным тоном начал Авдий.
Павел Ибрагимович замотал головой, как будто соглашаясь, затем помотал, как будто не соглашаясь.
– Кстати, вам пришла СМС. Ответственно заявляю, учет ваших трат я самым тщательным образом веду, а у вас еще есть, согласно контракту, финальный бонус, который вам, конечно же, не помешает к концу года вместе с полугодовыми премиями и компенсацией за неиспользованный отпуск.
Павел Ибрагимович открыл сообщение, параллельно немного обрадовавшись сумме, которая действительно набежит к концу года, и немного расстроившись словам о «неиспользованном отпуске». Сообщение выглядело так: «Кредитная линия Авдия: 3840 руб. 00 копеек. Срок погашения по курсу при наличии желания кредитора – 31… 201… года. Небесная канцелярия, исх. № 777001». Чиновник действительно по прочтении как-то размяк и расслабился, однако радости новость не прибавила, особенно это непонятное «при наличии желания кредитора». В областной канцелярии так писать было не принято. Авдий тем временем продолжал:
– Во-вторых, вас возмутило следующее, дражайший Павел Ибрагимович: почему, собственно, именно вы раскошеливаетесь, а не те балбесы (ваши коллеги) которые не хотят пошевелить пальцем у себя в районе? Ну, или те, которым, как Модесту Ивановичу, по вашему мнению, грех жалеть денег на старушек в силу их нелегальных, так сказать, доходов?
Павел Ибрагимович, сокрушенно и активно закивал головой, сгорбился и еле слышно, как обиженный ребенок, всхлипнул.
– Поймите, чиновник не имеет никакой возможности отгородиться от других чиновников в своей ответственности перед обществом. Разделение функций и компетенций он ошибочно переносит из внутренних сношений на коммуникации с внешним миром. Привычка показывать непосвященным гражданам пальцем на ответственного за вопрос или тему другого чиновника – это естественная патология системы, скоро сами поймете.
Я, конечно, мог бы подстроить так, чтобы чиновники в районе исправили постановления вашей, кстати, администрации, вышли с инициативой на свое районное собрание ну и вообще, немножечко попотели бы над этим прецедентом и перерасчетом. Ну, или я мог бы устроить легкий шантаж вашему приятелю Модесту Ивановичу, чтобы он не забыл стать благотворителем, так сказать, в данном конкретном случае. Но это, простите, не моя функция. Голубчик, у меня нет права решать кто хороший, кто плохой, кому и за чей счет помочь ради чьей-то справедливости, с этими вопросами, пожалуйста, к Господу, ну или хотя бы к губернатору. А у меня с вами контракт ради совершенно иных целей. Вы лучше, Павел Ибрагимович, навестите эту бабушку, когда ее родной внучек с ее же письменного согласия в дом престарелых сплавит, чтобы квартиру родной бабки присвоить. И про счетчик этот внучек не вспомнит, наоборот, будет публично возмущаться, что пенсию за родную и пока живую узницу-труженицу получать ему злобные чиновники не позволят…
Павел Ибрагимович опять слушал с открытым ртом. Признаться, о таких тонких материях применительно к посетителям ему думать не доводилось. «И действительно, – вопрошал он самого себя, – что есть истина-то? И ведь это еще надо понять – кто кого на самом деле разводит. Хочешь как лучше, а получается по-черномырдински».
Авдий сделал паузу, и ровно в тот момент, когда госслужащий закончил свою мысль известным афоризмом, продолжил:
– Наконец, вы, сударь, гневно подумали, что раз уж я заставил вас сделать это благородное дело, то почему о вас никто не узнает, когда все вокруг только и делают, что пиарятся на всякой ерунде и не за свой счет… Так?
