…В Сибирь что ли уехать?»
Монархисты из квартиры 27
Восторг Сашки Кобылкина
Сашка открыл глаза. Минуту туманным взглядом глядел в давно не беленый, в трещинках и в паутинках, потолок, словно пытаясь разглядеть то, что никак не вспоминалось, а вертелось в голове назойливой и неуловимой мухой. Вдруг спину обожгло резкой болью… Ура! Вспомнил!!! Сашка, вернее, уже давно Александр Николаевич Кобылкин, мгновенно вскочил с кровати и, как был, в плавках, бросился в коридор своей квартиры в хрущевке к старомодному, советских времен, трельяжу. «У-у-у, проклятые плавки, чуть под монастырь не подвели», – на ходу подумал Кобылкин. Повернув голову через плечо, к зеркалу, он засветился блаженной победной улыбкой: через всю спину красной змеей с кровяными подтеками тянулся след от казачьей нагайки. Сашка схватил телефон и, изворачиваясь и пританцовывая, как змея в брачный период, принялся фотографировать собственную спину. Затем, не возвращаясь в комнату, принялся отправлять эмэмэску со следующим посланием: «Круглый! Ты проиграл, лопух!!! Двигай ко мне, срочно! Захвати йод и угадай, чем меня так погладили по спине?»
Александр Николаевич, моложавый, почти спортивного телосложения, тридцатилетний мужчина, сидел на корточках в коридоре и со счастливой улыбкой, не мигая, смотрел на себя в зеркало. Растрепанные, давно требующие рук парикмахера волосы, пара шрамов на лице, зарубцевавшиеся следы от чьих-то зубов на кулаках, нестриженные ногти, высокий, с глубокими морщинами у переносицы, лоб, большие, пронзительные, с зеленым отливом глаза и припухлые, как у капризного ребенка, губы выдавали в нем человека незаурядных умственных способностей, однако, как бы это сказать, творческого и равнодушного к бытовым социальным нормам и ценностям. Не яппи, короче, не хиппи, не интеллигент, не пролетарий, не мещанин, не фанатик большой идеи, а какой-то чисто русский самодостаточный разгильдяй, каковых уж и не осталось, почитай, в наших офисах.
Сам себе свое нежелание быть как все нормальные люди: семью заводить, карьеру делать, он оправдывал своими казацкими корнями, любовью к чистой науке и необходимостью спасать Россию. Деньги на пропитание он зарабатывал достаточно легко, квартиру ему оставила матушка, ставшая большой начальницей в Речпорту, а отец, военврач, давным-давно, когда Сашка был совсем сопливым, пропал без вести в Афганистане. И вот этот разгильдяй, которого прочили в аспиранты двое или даже трое профессоров с исторического факультета, этот «несвоевременный авантюрист», как в сердцах называла его родная мать, сидел теперь на корточках перед зеркалом и мысленно додумывал самый безумный план из всех, которые когда-либо собирался реализовать психически здоровый, не склонный к депрессиям человек.
– Боженька ты мой, Богородица и святой Никола! Еперный театр, мама миа, неужели я это сделал?! – прошептал Александр Николаевич, поднявшись перед зеркалом! – Я же говорил, – продолжил он, наклонившись к зеркалу и пытаясь пригладить торчащие в разные стороны вихры, – Я знал: физику – долой, алгебру – доло-о-ой! Уэллса – долой! Ну, дела-а-а-а! Я был в прошлом!!!
Пролог
Оставим Александра Николаевича Кобылкина ожидать своего друга-родственника Евгения Романовича Углова, по прозвищу Круглый, тем более, что ему действительно нужно додумать самые щепетильные моменты по поводу портков и прочего белья в процессе перемещения во времени.
Все началось лет десять назад, когда морозным сибирским вечером, аккурат накануне экзамена к нему в дверь позвонил тот самый Женька Углов, вернее Круглый, он же Евген, он же Фельдшер, он же Повар, в зависимости от компании, в которой находился в конкретный момент времени.
– Томск замерз, а студенты и не заметили! Фиг ли, если сессия в Томске, то и апокалипсис пройдет незамеченным! – засмеялся коренастый, высушенный, почти без шеи самбист Круглый очередному афоризму собственного производства, доставая бутылку водки откуда-то из глубины огромной дубленки. – Извини, брат, девок нема, вон даже в бюстохранилище филфака – тишина и свет моргает, похоже, калориферы навключали студентки. Нет, чтобы нас с тобой позвать, такие морозы зазря морозят!
– Водка – это хорошо, девчонок нет – это плохо, всяко бывает… – невозмутимо, философски ответил Сашка, закрывая за гостем дверь и по привычке выглядывая на лестничную клетку, где собирались холодными вечерами гопники-малолетки из окрестных подъездов. – Только у меня этот, экзамен завтра, такая муть, у-у-у, все думаю, как бы все эти билеты познать за ночь, хоть на троечку. Не, ну там вроде все понятно, мюнхенский сговор, пакты всех со всеми, массовый героизм, клещи и охваты – короче, очередной крестовый поход цивилизаторов на в очередной раз не готовую к приему орды Россию, хотя кто ж в готовую полезет-то… Эх-х, – проходя на кухню с уже звенящим там посудой Женькой, продолжал студент, – а на экзамене забудешь воинское звание героя-артиллериста или «Ил-2» с «Лавочкиным» спутаешь, или, не дай Бог, итоги Ялты с Тегераном– все! Пересдача, гуляй, Вася! – караул, какой профессор, у-у-у, суровый! А если не упомянешь «ар-гу-менти-ро-ванно» о предателе советского народа и Российской государственности Резуне-Суворове – замучаешься потом пересдавать…
– Хм, у нас в медучилище как-то попроще было, – подбодрил двоюродный по маме братишка, разливая по стопкам водку, – Пельмени-то есть? А Резун-Суворов твой – чисто бизнес. Запад денег отвалил кучу, он и строчит, вон сколько его по всем магазинам появилось, даже в нижнем гастрономе видел, около кассы продают, значит, точно – бизнес. Да пусть зарабатывает, жалко что ли, народу хоть есть, о чем язык почесать… Ну, давай по мензурке исключительно для сугреву, за томские народные празднички, то бишь за сессию…
Долго еще длилась потом братская беседа про политику, историю и мужскую дружбу. О чем еще говорить, без девок-то. Однако через час-полтора разговор свернул на подозрительные психические темы, фантастику и тайные возможности человеческого организма. Сашка не мог выкинуть из головы завтрашний экзамен, и хватался, как за соломинку, за разговор о вариантах чудесного усвоения учебного материала за ночь с помощью чудесных психологических методик и секретов, которые, вот беда, некогда было изучить и опробовать заранее. Женька тоже ухватился за эту тему с одной тайной надеждой, что, мол, как бывший фельдшер и знаток организма, поможет брату и, главное, Сашка не свернет прекрасный вечер и не возьмется за свои учебники, которые вперемешку с чужими конспектами в обилии валялись по всей квартире, в том числе и на кухне. Один из конспектов он незаметно сунул под хлебницу, на другой поставил кастрюлю с пельменями, тем не менее остальные, как укор совести, постоянно лезли на глаза бывшему фельдшеру, сбежавшему из медицины в автосервис еще в середине девяностых.
Чтобы не утомлять читателя хитросплетениями разговора, расскажу о выводах, к которым после дебатов пришли практикующий автослесарь с недоученным историком.
История – это такая псевдонаука, объективной она быть не может по определению, ибо как ни верти, но рисуешь картину прошлого через призму собственного «я», изучая призмы собственных «я» других историков, которые в свою очередь, прикрываясь научным методом, пытаются ангажированные мнения предков и другие не менее сомнительные источники превратить в объективную аксиому.
