Он вроде бы и был готов к встрече, но оказался совершенно растерянным, особенно когда неожиданный для такого важного и даже исторического, как подумал Сашка, момента, дружный раскатистый хохот раздался вдруг со всех сторон. Дальше – больше:
– Вот так лазутчиков кайзер присылает, кажись, от одних ево мудей все донское казачество с фронту до Дону сбежит в испуге! Ха-ха-ха!
Другой подхватил:
– А может, это не лазутчик, а союзничек, прямо с парыжскава бульвару моды к нам с важным пакетом! Хо-хо-хо – так спешил, что и портки не успел надеть!
– Братцы, – вставил свои «пять копеек» третий казак, – да он, видно, от панночки с Александрова сбег поутру, да ее оборванные панталоны и напялил попутавши, не разглядел в темноте с устатку – а-ха-ха-ха!
Сашка стоял молча, думал, как ему объясниться. Решил для начала выйти из окружения лошадей и людей, чтобы видеть всех четверых сразу и обратиться к предкам с чем-нибудь убедительно красноречивым. Но, не успев сделать и двух шагов, боковым зрением заметил мгновенное, еле уловимое движение даже не рукой – кистью одного из казаков, и уже в следующее мгновение услышал свист и почти одновременно почувствовал молнию боли через всю спину:
– Куды-ы-ы, голопузый!
Уже сам свист нагайки прозвучал в абсолютной тишине, а лицо ближайшего к Сашке казака не выдавало никаких следов буйного веселья, что сотрясало воздух еще секунду назад. Сашку выгнуло, как от разряда электрического тока, он взвыл, из глаз брызнули слезы, и, забыв, где находится, подчиняясь инстинкту уличных передряг молодости и вспышке ярости, которая у нормальных казаков, собственно, и возникает в ответ на причинение боли, он мгновенно, как волчок, крутанулся, прыгнул вперед-вверх и длинным боковым дотянулся до уха казака, вложив в удар весь свой вес и обиду за радушный прием потомка. Громкий щелчок от соприкосновения сашкиного кулака с казачьим ухом, и всадник вылетел из седла. Каким-то невообразимым кульбитом, едва коснувшись земли спиной-боком, казак, как мячик от пола, тут же подскочил вверх и оказался на ногах перед гостем из будущего с оголенной шашкой в руке, которую он удивительным образом успел вынуть из ножен, пока летел с коня. Кобылкин зажмурился, готовясь принять смерть, но тут же услышал властный голос: «Цыц, Василь!» Казак остановился. С красным лицом и бордовым ухом он продолжал сопеть, как вепрь, перед невидимой преградой приказа старшего: «У-у-у, бусурманин, я тебе…» А тот, что отдал команду, спокойно прокомментировал: «Да какой он тебе бусурманин. Али нательного креста не видишь? Да и лупцанул он тебя совсем по-нашему, по-станичному. Чуба нету – да, панталоны какие-то срамные или мамзельские, тьфу… И молчит как рыба… Кто таков? Говори, не то я тебе сам нагайкой таких горячих всыплю!».
Тут уже Сашка, отдышавшись, выпалил все, что заранее придумал перед полетом на случай встречи:
– Вот вам крест, православный я, – широко перекрестясь, сказал он, – Александр Николаевич Кобылкин, специальный лазутчик Варшавского контрразведывательного отделения! Голый, и в этом, – Кобылкин брезгливо оттянул и отпустил резинку плавок, – сам не знаю, был отравлен вчера в имении Александрово врагами Отечества, неподалеку отсюда. – Тут он подумал, что не знает и не покажет в случае чего, в какой стороне имение, и добавил для подстраховки: – частичная потеря памяти!
– Ну-ну, складно поешь, лазутчик-контрразведчик, давай-ка, Козьма – старший обратился к ближайшему казаку, – нет, останься, Козьма. Ты, Михась, спроводи-ка господина из контрразведки до нашего есаула, пусть ему портки дадут, что ли, заодно и узнаем, что за лазутчик в панталонах. Остальные – за мной.
Василь уже стоял рядом и больно завязывал за спиной руки Кобылкина, Сашка закричал:
– Да постойте же! Козьма Крючков, Михаил Иванков, э-э-э, этот… Иван Щеголев, во!!!
Казаки развернули коней! В недоумении переглянулись.
– Откудава знаешь нас? – спросил старший.
– Братцы, да контрразведка я! Там уланы немецкие, почти три десятка, а вы еще одного нашего со мной отправляете! К вам даже подмога не успеет подойти, каждая сабля на счету!
– Где уланы? И откудава донцов знаешь, говорю? – серьезным голосом спросил старший.
В этот момент крайний казак вскрикнул и показал рукой куда-то между пригорками. Впереди была группа всадников, которые, похоже, их тоже заметили.
– Ей-богу, немчура, хлопцы! – взволновано воскликнул один из казаков. Старший подтвердил приказание казаку, мол, ентот контрразведчик, коли наш, так нечего пропадать ему здесь, а коли не наш, так пусть ему душу вытрясут в штабе, и скомандовал: «Товсь, хлопцы, помогай Богородица! Почитай, с японской шашки без дела ржавели, теперича и наш черед пришел! За мной!» Три всадника пришпорили коней и сорвались в галоп в направлении немцев, на ходу перекидывая карабины из-за спин…
– А тебя? Чего так и не посмотрел на рубку с немцами? – разочарованно спросил увлеченный рассказом Круглый.
– Меня туда, в штаб, но я уж столько натерпелся, что без всяких любопытствующих разговоров в штабе постарался смыться оттуда обратно – в наше время.
– Как?!
– Извини, схватился за первые попавшиеся провода какой-то динамо-машины, не знаю, что там за генератор у них был, и от этого удара током очнулся в своей постели! Так что ничего страшного, все легко и технологично, брат! А самое главное! – Сашка торжественно поднял палец вверх. – Посмотри теперь описания того боя! Выехало четверо, бились трое, одного, якобы, послав за подмогой! А я раньше все гадал, ну как так посылать за подмогой, когда каждая из четырех шашек на счету против двадцати семи улан! Ведь кавалерийская схватка, как и любая рукопашная, по определению, быстротечна, это ж не в окопе отстреливаться до прихода подмоги, это же рукопашная!
Брат Женька переваривал услышанное, глядя не мигая в зеленый чай в своей чашке, потом спросил:
– Хорошо, а туда-то как ты попал, вернее, что сделал, чтобы во сне твое тело туда перенеслось?
Сашка встал, вышел с кухни, вернулся, держа в руках какую-то машинку с проводками и шприцем, а также вскрытую упаковку ампул.
– Дело техники, а главное, вот это, – подвинул ампулы под нос Круглому, – адреналин внутривенно, еще кое-какие детали, но это потом, а то вдруг и правда стены тоже имеют уши. – Кобылкин с торжествующей улыбкой наблюдал за реакцией брата. – Да не боись ты, живы будем – не помрем, зато как интересно!..
Любовь Сашки Кобылкина
– Маш, а Ма-а-аш, ну иди уже ко мне, – Сашка, сидя на диване в гостях у давней, с первого курса, возлюбленной, очередной раз попытался притянуть к себе тоненькое хрупкое тело в синем вечернем платье. Девушка сверкнула молнией улыбающегося, одновременно непреклонного и командирского взгляда на Сашку и снова отвернулась к зеркалу. Глядя на свое отражение, продолжила разговор:
– Тааак, Кобылкин, ты не видишь, чем я занимаюсь? – Маша подводила ресницы. – Хватит уже, с первого курса твое нытье слушаю, вечно тебе мало, маньяк. У меня важная встреча, я опаздываю, понимаешь, Ко-был-кин? О-паз-ды-ва-ю… – Маша последними движениями покончила с ресницами и взялась за помаду.
