– Кедровый орех, кедровый. А где твоя деревня и как тебя зовут?
Качающийся мужик, казалось, только и ждал продолжения разговора и с удовольствием ответил:
– Миколой Андреевичем звать, на Ушайке, верст десять отседова, по Иркутскому тракту и направо, или через Хромовку, деревня Корнилова… А деньги-то все свои я на эту англицкую машину поистратил, а мне говорят, плафессор натурой не берет, а ну как откажется руку лечить, ой, Богородица помилуй, че делать, че делать, – в такт своему покачиванию продолжал мужик.
Круглый полез в карман штанов, достал оттуда десятирублевую ассигнацию и положил ее перед Миколой. Тот посмотрел на него, не прикасаясь к деньгам.
– Слышь ты, как там тебя…
– Женька…
– Чудное имя, поляцкое ли чо ли?… Я ж не беглый, мы ж коренные сибряцкие, у меня своева добра дай Бог каждому, и заимки три, и скотины не посчитаешь, и пасека, я денег-то добуду, токмо бы седня дохтор меня принял и на слово поверил… И царевича не увижу, э-эх…
– Да бери, бери, – сказал Женька, – у меня ж мамка с Корнилова, вернее, тьфу, бери, короче, лечить лучше будут…
– Разве што в долг, а? Знаете чево, вы ко мне вместе приезжайте погостить, легко найти самый большой дом на Заречье, а прямо между окнами кедра стоит большучая, дед мой ее специально не спилил, когда строилися. Спросите Миколу на Зареченской, вам любой покажет, долг отдам и угощу за доброту вашу, а? Побожись, што приедешь, а не то не возьму!
– Приедем, приедем, вон с братом и приедем.
Братья, не сговариваясь, встали и пошли к двери. Микола проводил их взглядом и снова закачался, как маятник, со страданием и одновременно слабой улыбкой на лице.
Вышли из подвала. Встали. Родной, с холодком и резкими ароматами таежного разнотравья воздух, такое непривычно голое без рощи здание университета, знакомая до боли ограда на каменных столбах, отделяющая университет от Садовой улицы… И опять, не сговариваясь, братья выдохнули:
– То-о-о-о-мск…
Псков
Самолет ровно урчал, пытаясь убаюкать своих пассажиров. Но двигатели старенького АН-24 то ли из-за старости, то ли из-за плохой звукоизоляции урчали все же слишком громко, чтобы уснуть. Маша и не спала, несмотря на перелет из Томска, гулянье целый день по Москве и вот, очередной полет рейсом Москва – Псков.
Еще раз восстановила в памяти события последних дней. Кобылкин с Круглым исчезли, телефоны валяются отключенные в Сашкиной «хрущевке». Одежды никакой они с собой не брали. Пакетов, этикеток и оберточной бумаги, которые бы остались, если бы ребята закупились обновками, не обнаружено. Но и паспортов Маша тоже не нашла. В квартире на старой карте был выделен Псков, на кухне валялись распечатки с фотографиями из интернета со старинными поездами, вокзалом, видами дореволюционного Пскова. На всех фотографиях был именно Псков, его здания, улицы и вокзал. Следовательно, и не «Линия Сталина» под Островом, ни Изборск, ни знаменитый Печорский монастырь, ни леса-поля-овраги, где могли быть какие-нибудь интересные раскопки, ни могила Пушкина не являлись целью поездки братьев. Значит, искать надо в самом Пскове, в псковских гостиницах. Вспомнилось, как братья так же тайком уехали в Хакассию и заблудились в пещерах. Только через полгода, когда им пришел счет за аренду вертолета и работу спасателей, та история получила известность в семейных и дружеских кругах любителей приключений. У Маши не было никаких версий, что пришло им в голову на этот раз…
Вообще, это было не в ее характере – переживать, да еще за мужиков, да еще ехать за ними через всю страну к черту на кулички, но вот что-то тревожило. Так и подумала, размышляя под гул двигателей: «к черту на кулички», от чего ей самой стало смешно и страшно: древний город, напичканный святынями и историческими памятниками, как томская маршрутка в час пик, граница с Евросоюзом – и к «черту на кулички». «Тьфу, тьфу, тьфу, в самолете чертыхаться да кого попало поминать», – подумала, поежившись и глянув в иллюминатор, трусливая до авиатранспорта Мария Бергина. Тем не менее мысль продолжала развиваться против ее воли.
Дело в том, что Мария была не по-женски основательна и предпочитала понимать то место или ситуацию, в которых оказывалась. Перед полетом она тщательно просмотрела информацию о Пскове в социальных сетях, новостных лентах и статьях местных авторов, даже запомнила все названия гостиниц. Потом всю дорогу читала распечатки книги Болховитинова, который написал историю Пскова еще в XIX веке. Вот и теперь распечатки лежали рядом на свободном сиденьи. Образ незнакомого города, о котором слышал каждый с детства на уроках истории, но который далеко не все видели, заинтриговал ее. Когда Маша мониторила новости о регионе в Интернете, среди привычных ее профессиональному глазу официальных и мимолетных «открыли, отремонтировали, повысили, встретили, подняли, приняли меры, восстановили, решили», обращало на себя внимание то, что большинство действительно топовых, резонансных тем были какие-то непривычные и несуразные. В голове у Маши складывалася фантасмагорический образ Пскова, где святость, гадость и детская непосредственность переплелись в нечто невообразимое на взгляд разумной и образованной сибирячки.
Вот именно этот рой необычных новостей и кружился у нее в голове и никак не складывался в нечто рационально целостное и логически объяснимое. Во-первых, Бергина обратила внимание, что «громкие» новости появлялись в основном в последние три-четыре года. Из более ранних упоминаний только две темы конца девяностых – середины нулевых, как ей показалось, оставили глубокий след в сегодняшней жизни Пскова. Первая – история местной «винной монополии». Тогда в частные руки отдали единственный водочный завод, в который потом обильно вкачивались бюджетные деньги в виде субсидий. С сопутствующим пьянством населения не менее радикально и оригинально боролись различные инициативные группы. Подавалось это решение как экономическое чудо в трудные времена повсеместных невыплат, а также как забота власти о здоровье населения. Мол, нечего пить всякие некачественные спиртосодержащие напитки, бухайте качественное. Вторая – это красной нитью проходящя через все официальные и уж тем более неофициальные ресурсы тема смертности и темпов убыли населения. Самый вымирающий регион России. «Вот она, – поначалу подумала Мария, – давно мною предсказанная модель апокалипсиса всей страны в отдельно взятом, самом что ни есть русском регионе, прямое доказательство моих предположений о будущем России. Все понятно».
Но далее понятнее не становилось, наоборот начинался какой-то сюр. Вместо техногенных катастроф, ползучей миграции и «чайнатаунов», голодных бунтов и межнациональных столкновений, диких коррупционных скандалов и громких банкротств предприятий (что напрямую вытекало, по разумению Маши, из апокалиптической ситуации), она обнаружила – гротеск топовых новостей, который обсуждали в Интернете, казалось, все без исключения жители и журналисты, в том числе федеральных СМИ. «Не, ну понятно, конечно, что наш интернет-народ о хорошем не напишет, это как везде, но что там вообще происходит?» Мария еще раз мысленно пробежалась по самым резонансным и, на ее взгляд, трагикомичным новостям, сравнивая их с наиболее обсуждаемыми темами в Сибири и других регионах. «Вокруг кинотеатра поставили бетонный забор» – крик, шум, тысячи комментариев. «Забор демонтирован» – перепост, новость номер один. «На границе со стороны Эстонии изо льда в натуральную величину построен фашистский танк «Тигр», пушка танка направлена на Печорский район» – та же история. «Волонтеры пожаловались на плохие условия содержания стариков в доме-интернате» и тут же: «Старики держат оборону, отказываясь переезжать в лучшие условия». «Градоначальник рассказал на пресс-конференции, как он спас Тбилиси, вовремя остановив заблудившихся псковских десантников по мобильному телефону». «Многомиллионный новый рояль для филармонии сгорел прямо на сцене. Филармония не пострадала». «В самом русском по составу населения регионе – областной депутат оказался тайным гражданином Израиля», «Реконструкция аварийной набережной 60-х годов постройки остановлена по требованию культурной общественности». «Новогоднюю елку поставили, остригли до макушки, а потом распилили на дрова, прямо на центральной площади Пскова, администрация города отказалась от комментариев».
