В конце концов она поймала себя на мысли, что со страхом просматривает по утрам новости в Интернете, поскольку этакое дежавю регулярно преследовало ее при чтении. После некоторых вроде заштатных, совсем не топовых новостей о том, что пора бы сделать ответственное перед «народными депутатами» правительство, что легитимность власти «стотысячраз» под сомнением, и вообще, не созвать бы как лекарство от волнений интеллигенции Учредительное Собрание, – Маша окончательно уверовала в колесо истории и бредовость всякого линейного прогресса. «Я или становлюсь махровой антиглобалисткой и консерваторшей, или надо научится искренне верить вранью», – в который раз повторяла то ли вопрос, то ли утверждение, то ли просьбу к самой себе Маша.
Она даже подумала о том, что эти все новости появились, или стали попадаться на глаза, именно в последнее время, когда братья исчезли. «Быть может, – думала Бергина, – раз они «там», то и к нам, в наше время, попали деятели оттуда, которые заварили кашу революции в империи, а иначе откуда столько общего?»
Вечером, перед решающим, по ее плану, днем встречи с теми, кто должен помочь ей вернуть Кобылкина и Круглого, Маша еще раз попыталась понять, в чем заключается связь эпох и зачем именно к последнему царю рванули братья. В общем и целом картина виделась Марии следующей.
В то время царское правительство очень зависело в финансах от иностранных займов и кредитов – западных, конечно. Сейчас вроде бы уже не зависит, но теперь все привязано к доллару. Экономика растет, даже лучше, чем у них, иностранного капитала много, «кока-кола» в магазинах, «сименс» в трансформаторах, японские тачки на нашей территории собирают. В предреволюционное время было то же самое, если не больше: первое место в мире по росту промышленности и инвестициям с Запада – один Транссиб чего стоит. По большому счету, как и сегодня: экономика страны была намертво привязана к мировому товарообороту и рынкам сбыта. В социальном законодательстве Европу даже обгоняли: рабочий день, профсоюзы, благотворительность, забота об уровне жизни. Сейчас то же самое: пенсии, бюджетники, льготы, меры, и ведь, по гамбургскому счету, с реальными результатами. В то время была куча партий и движений, сегодня – то же самое, в такой же последовательности, причем начиная с нелегального положения и вплоть до «пусть расцветают сто цветов». В головах и в центре внимания СМИ тогда: телеграф, фото, однодневные листовки, газеты, «власть – козлы», катастрофы, «то ли дело у них» и «сто способов быстро разбогатеть». У нас сегодня то же: интернет у каждого второго в телефоне, у остальных в квартирах, трэш, приколы, порнуха и «власть – козлы». Верховная власть, конечно, отличается. Но тогда – монархия, присяга, помазание, а сейчас – выбор народа. А государство светское, опереться не на что, кроме истории, особенно Великой Отечественной…
В общем, вывод сделала Маша такой: как тогда никто не верил в реальность катастрофы и падения империи, так и сейчас никто, по большому счету, не верит, и напрасно. Тогда была ужасная трагедия, сейчас будет – конец России как цивилизации, да и мира вслед за ней. Ни одному народу счастья от этого не будет, особенно в Евразии. Но сейчас, используя трагический опыт прошлого, можно напрячься и не допустить катастрофы. Тогда война была, сейчас нет пока, дай Бог. Самое плохое, что все эти деятели, ораторы, подпольщики и провокаторы никуда не делись через сто лет – все те же и там же, почти слово в слово! Как будто не было этих десятилетий…
И тут Маша поняла главное, в чем Кобылкин был не прав: не надо менять прошлое, его нет. Никого не возродишь и не вернешь, потому что никто не умер и не ушел. Прошлое – в настоящем, будущее – в прошлом, колесо. В этом колесе только обвес и дизайн меняется, приспособления и технические навороты, которые мы иногда по глупости и тщеславию выдаем за прогресс и новые времена. Вся наша надежда в этом колесе – это наш личный выбор, вдруг в этот раз сможем по-другому…
– Слушайте, то, что я вам сейчас расскажу – за гранью фантастики и попрошу, прежде чем назвать меня дурой, – дослушать…
Маша пристально посмотрела на Вовку из политеха и Маринку из медицинского, – вы, может быть, помните моего старинного друга Кобылкина и его брата Кругликова Женьку? Маринка, ты точно помнишь, ты за ним еще приударила на прошлый Новый Год… Так вот, эти оболтусы – в прошлом, улетели на сотню лет назад. И не надо на меня так смотреть. Я специально вас позвала сюда, на квартиру Кобылкина. Вот бумаги и распечатки фотографий дореволюционного Пскова, вот их документы и водительские, вот мобильные телефоны, вот ключи от квартиры, вся одежда здесь, включая нижнее белье. Если хотите, я вам по пунктам докажу, что они никуда ни на чем не уезжали в день исчезновения. Более того, я сама уже слетала в Псков, безуспешно, конечно. Вас я позвала для другого, вы должны мне помочь их вернуть, это очень важно, я даже боюсь предположить вслух, насколько…
Повисла долгая пауза, Маринка с Вовкой переглянулись. От Маши Бергиной они могли ожидать чего угодно, только не таких сказок; вообще ожидать от нее чего-то ненастоящего и непроверенного, кажется, было совершенно невозможно. Задали по очереди несколько вопросов, повертели в руках ампулы с адреналином и примитивные, как сказал Вовка, кустарные машинки для инъекций, послушали с минуту звукозапись шаманов, раза по два перечитали Сашкину запись на полях чьих-то старых конспектов, которую нашла Бергина, основательно изучившая и перетряхнувшая все бумаги в доме. Наконец кандидат медицинских наук Маринка сказала главное: «Ну, ты пойми, что даже если это все правда, мы ничего сделать не сможем, Маш, при всем желании! Если адреналин подкожно или внутривенно стал, допустим, только допустим, каким-то толчком для переноса их тел в другое время – бред, конечно – то, по аналогии, этот же толчок мог бы вернуть их обратно. Не думаю, что они там найдут адреналин в любой дозе, не было таких препаратов тогда. Да и вообще, Маш, ты представляешь, что такое человеческий организм? У него есть прямая зависимость от времени: развитие, рост, старение. Тело не может быть вне времени! Оно либо живет, пока живет, либо разлагается и его нет, вообще нет, в принципе. Лучше в милицию заяви, пока не поздно!
Марию расстроило авторитетное мнение. Тут ей возразить было точно нечего. Вообще нечего, она даже не знала, что теперь, собственно, ей говорить и зачем она звала их сюда. Тут в разговор включился Вовка, аспирант Владимир из политеха:
– Ты, Маша, не расстраивайся. Конечно, это все как-то не научно, мягко скажем. Хотя и сегодняшняя наука каким-нибудь вчерашним профессорам могла бы показаться непонятно чем. Действительно, время хоть и нельзя пощупать, но это неотъемлемая категория материального мира, так же как и пространство. Но если существует мир идей, душа и прочее – то, чего нельзя измерить, взвесить и экспериментально обнаружить, если вдруг все это есть, тогда Сашкина запись – очень интересная штука.
– Володь, не надо психические явления и высшую нервную деятельность смешивать с суеверщиной! – протестующе перебила его Маринка. – Или адреналин, по-твоему, это волшебное зелье, а не химический препарат? Чего смеяться-то!
– И в чем интерес? – быстро спросила Маша, не обращая внимания на возражения «медицины».
