Согласно последней переписи, проведенной бакуфу в 1846 г., население Японии составило 26 млн 910 тыс. чел. Можно предположить, что его реальная численность была больше: ведь в период Токугава не все социальные слои подлежали переписи, да и форма учета была несовершенной. Кроме того, 1846 г. был годом хи-но э ума — огненной лошади, считавшимся неблагоприятным для рождения детей, особенно девочек. Считалось, что женщины, родившиеся в такой год, были склонны к дурным поступкам, способны убить мужа, устроить пожар. На таких девушках не хотели жениться, и вполне возможно, что родители просто не регистрировали новорожденных девочек, что искажало данные переписи
[213].
Что касается переписи 1872 г., то по ее результатам население Японии составило 33 млн 110 тыс. чел. Спустя некоторое время кабинет министров на основе дополнительных данных исправил эту цифру и довел ее до 34 млн 800 тыс. чел.
[214] Следует учитывать, что перепись 1872 г. была проведена на основе книг посемейной записи (косэки сэйдо), куда записывались фамилия, имя, место и дата рождения. Кроме того, ею были охвачены и о-ва Рюкю. Поэтому разница в цифрах 1846 и 1872 гг. вовсе не означала, что в первые годы эпохи Мэйдзи население стремительно выросло. Имевшийся тогда прирост следует рассматривать как продолжение демографических процессов, начавшихся в конце эпохи Токугава.
* * *
Совокупность исторических, социально-экономических и природных факторов обусловила японский вариант естественного воспроизводства населения. В XVIII–XIX вв. в благополучные годы прирост населения составлял 13 %. В большинстве районов население увеличилось на 10–30 %
[215]. И в 1846–1872 гг., несмотря на временные спады, население продолжало расти. Ежегодный прирост составлял 0,3–0,4 %
[216].
В районах, где были развиты шелководство и производство шелковых ниток, ежегодный прирост населения во второй половине XIX в. составлял 1 %, что происходило за счет увеличения коэффициента рождаемости. Этому способствовало и то, что с 30-х гг. XIX в. там проживало большое число женщин.
В течение всего периода Токугава происходил умеренный рост населения в экономически развитых районах, прилегающих к Японскому морю, где имелись многочисленные возможности для неаграрных занятий. В 50-е гг. XIX в. население росло за счет увеличения коэффициента рождаемости, но смертность в то время еще не упала. При этом становление семьи как хозяйственной единицы обеспечивало потенциальные возможности для роста населения
[217].
В эпоху Токугава японцы научились бороться со стихийными бедствиями, например, с нашествиями саранчи; для ее уничтожения они использовали ворвань. Местные власти строили хранилища для риса на случаи неурожаев. Появились элементы планирования семьи: многие крестьянские семьи старались иметь столько детей, сколько они могли прокормить. Известны случаи, когда даймё субсидировали расходы на воспитание детей в своих владениях, чтобы препятствовать практике абортов и детоубийств. В первой половине XIX в. в Японии благодаря прививкам против оспы снизилась детская смертность, что отразилось на общей демографической ситуации.
В свете всего сказанного представляется неверным вывод о наступлении в Японии демографической стагнации в середине и конце периода Токугава, когда в результате стихийных бедствий темп роста населения замедлился. Правильнее говорить об изменении динамики роста народонаселения. Причем следует принять во внимание, что низкий прирост обеспечивал больший доход на душу населения, что явилось одной из предпосылок быстрой индустриализации страны в период Мэйдзи.
Деревня и сельское хозяйство
Производство продуктов питания является первейшим условием жизнеобеспечения всех слоев общества. Поэтому какие бы изменения ни происходили в политической и социально-экономической жизни Японии, решающее значение имели процессы в сельском хозяйстве, остававшемся главной производственной сферой деятельности жителей Японии.
У японского государства эпохи Токугава было несколько источников благосостояния. Большой доход давали рудники и леса, немалые суммы поступали в казну бакуфу, лично сёгуна и даймё от торгово-предпринимательской деятельности купечества. Но основу богатства сёгуна и феодальных князей составлял рисовый налог, поступавший из деревни. По словам Г. Нормана, крестьянство, подобно Атланту, держало на своих плечах японское общество. Оно составляло 84 % от общей численности населения
[218].
В отечественном японоведении отдельные периоды аграрной истории докапиталистической Японии получили освещение в работах М. В. Воробьева, А. Л. Гальперина, Н. И. Конрада, С. С. Паскова, Г. И. Подпаловой, И. Г. Позднякова, И. М. Сырицына, однако в полном виде она до сих пор не написана. В связи с этим нет и единого понятийного аппарата. А история землевладения и землепользования в Японии очень важна не только для понимания механизма развития капиталистических отношений, но и для изучения процессов социальной мобильности, складывания социально-классовой структуры японского общества, поскольку, несмотря на жесткую систему контроля и регламентации, в XVII–XVIII вв. шел процесс разрушения сословных перегородок, наблюдалась практика продажи земли. Главной силой, размывавшей феодальные устои, было развитие товарно-денежных отношений.
Деревня как местная административно-хозяйственная единица сложилась к началу периода кинсэй и в этом качестве использовалась как удобный механизм для сбора налогов. Но до того японская деревня прошла длительный путь развития. Первоначально это была совместно проживавшая группа земледельцев, связанных между собой кровным родством по материнской линии; иначе говоря, понятие селения совпадало с понятием родовой общины. Первый шаг к ее разрушению был сделан в результате отделения ее части из-за необходимости расширить площадь обрабатываемых земель. В дальнейшем при зерновых амбарах-миякэ крупных родов стали зарождаться поселки нового типа, которые населяли земледельцы, работавшие на царских полях (мита) или на землях старейшин.
Оседлое существование на определенном месте и общее основное занятие обусловили то, что деревня (мура) была тогда одновременно и селением, и социально-экономическим объединением. Продукция земледелия не поступала в собственность отдельных кровнородственных групп, а только распределялась между ними, составляя собственность мура в целом. Древняя японская мура была формой общины
[219]. Постепенно на новых землях при образовании новых поселений и новых хозяйств основное значение приобрело внеродовое объединение, община из кровнородственной превратилась в соседскую, и на первый план выдвинулась семья (хандэн).
