Что было потом, Верулидзе рассказывать не стал – только рукой досадливо махнул, но мы и так отлично понимали, что случилось дальше.
– Что с боеприпасами, бойцы? – сменил тему наш новый командир, кивая на «Панцербюксе».
– Двадцать три патрона, товарищ лейтенант. Совсем не густо, – ответил я, взвешивая в руке ранец с боезапасом, – и к винтовкам тоже патронов нет почти.
– Ну, с боезапасом к «мосинкам» я вам помогу, – кивнул лейтенант, – а вот с этим… Тут уж вам экономить придется, ничего не поделаешь.
Патронов к винтовкам нам действительно подкинули, но по итогу оказалось, что кроме немецкого противотанкового ружья, другого оружия у меня нет, что меня, естественно, не порадовало, но Верулидзе в этом вопросе помочь мне ничем не смог – оружия в отряде не хватало. Зато теперь мое «панцербюксе» оказалось не просто трофеем, а моим личным оружием, врученным мне Родиной, о чем в красноармейской книжке бойца Нагулина появилась соответствующая запись, вместе с обязанностью это оружие хранить и ответственностью за его утрату. То есть с настоящего момента эта шестнадцатикилограммовая дура будет сопровождать меня вплоть до выхода к своим, если таковой состоится, даже тогда, когда к ней закончатся патроны, обеспечить которыми меня здесь вряд ли кто-то сможет.
А еще в моем документе теперь значилось, что я – ефрейтор. Назначив меня командиром расчета противотанкового ружья, подполковник Лиховцев, как командир части, своим приказом присвоил мне новое звание, невеликое, конечно, ну, да и на том спасибо.
Где-то через час к нам забежал сержант Плужников и поинтересовался, как мы устроились. В отличие от Верулидзе, которому я ничего докладывать не стал за явной бессмысленностью этого занятия, сержанту я рассказал о том, что ждет нас утром. Плужников дернулся было бежать к своему новому начальнику, но я его остановил, объяснив, что сам уже обо всем доложил и Лиховцеву и особисту.
– Клубнев его фамилия, – просветил меня сержант, – Капитан НКВД Клубнев. С виду мужик нормальный, хотя поначалу прессовал меня сильно, но сейчас иначе и нельзя.
– Нужно хотя бы немного поспать, – перевел я разговор на другое, не желая возражать Плужникову, – завтра будет тяжелый день, товарищ сержант.
С моим предложением все трое согласились незамедлительно – спать хотелось отчаянно, и, пользуясь тем, что посты вокруг лагеря расставлены, а нас в график караулов никто пока не включил, мы наскоро перекусили все той же тушенкой с ржаным хлебом и завалились спать, завернувшись в плащ-палатки.
Разбудил меня сигнал тревоги, поданный вычислителем. Немцы свой ход сделали, и сейчас их пехотинцы выгружались из грузовиков и строились в цепь в километре от леса. За их спинами порыкивали двигателями четыре бронетранспортера, но лезть вперед, помня о судьбе своих товарищей, они не торопились. Еще дальше скучали у своих машин экипажи трех чешских танков 38(t), придержанных здесь командованием шестнадцатой моторизованной дивизии вермахта для помощи тыловым частям в ликвидации крупной русской диверсионной группы, вырвавшейся вчера из грамотно расставленной на нее ловушки.
Немецкий легкий танк чехословацкого производства Panzerkampfwagen 38(t) или Pz.Kpfw.38(t). Выпускался для вермахта после оккупации Чехословакии. Был модернизирован немцами (в основном в части усиления бронирования) Принимал активное участие в боях начального этапа Второй мировой войны. Вооружение: пушка 37 мм, два пулемета калибра 7,92 мм. Скорость по шоссе – 43 км/ч, по пересеченной местности – 15 км/ч.
Окружить весь лесной массив у противника сил не хватило. Все-таки немцы сейчас вели интенсивное наступление, сдерживали контрудары южного и юго-западного фронтов и основную свою задачу видели в окончательном окружении шестой и двенадцатой армий. Поэтому выделить много войск для ликвидации пусть и активной и опасной, но все-таки не слишком крупной группы русских они не могли. Да и мало ли таких групп сейчас прячется по лесам – на всех войск не напасешься.
Но окружать весь лес и не требовалось. Немцы выставили наблюдателей и разослали несколько мотоциклетных дозоров, чтобы вовремя засечь нашу попытку покинуть лес, а сами начали прочесывание с его юго-восточной части, почти точно угадав, где находится лагерь Лиховцева.
– Подъем бойцы, – пихнул я Бориса и Шаркова, которого, как я, наконец, выяснил, звали Василием, – Минут через пятнадцать немцы полезут в лес.
Лейтенанта Верулидзе я нашел у блиндажа Лиховцева вместе с остальными бойцами отделения охраны штаба. Никто здесь уже не спал, и, судя по всему, о появлении противника в непосредственной близости от лагеря командование знало. Похоже, люди капитана Щеглова не зря ели свой хлеб, и обнаружили угрозу заблаговременно. Я поставил в своей голове жирный плюс напротив фамилии командира разведчиков.
– Нагулин, где твои люди? – махнул рукой заметивший меня Верулидзе. Противник на подходе, быстро всех сюда.
Через минуту, когда отделение собралось в полном составе, лейтенант выдал нам вводную, от которой волосы у меня на затылке встали дыбом.
– Бойцы! Наша непосредственная задача – прикрытие штаба. Также наше отделение рассматривается командованием, как резерв для усиления обороны на участках, где может наметиться вклинение или прорыв противника. Немецкая пехота приближается с юго-востока, – Верулидзе указал направление, откуда нам ждать врага, – Отделению занять позиции в пятидесяти метрах от штаба. Использовать естественные укрытия и отрыть стрелковые ячейки, если успеете. Вопросы?
– Товарищ лейтенант, – не удержался я, – мы собираемся обороняться здесь? А как же прорыв на восток, к своим?
Я совершенно не понимал, что происходит. Единственным нашим шансом был отход вглубь леса и внезапный рывок в неожиданном для противника направлении. Днем, конечно, шансов на успех было немного, но оставаться здесь, дожидаясь удара артиллерией, а, возможно, и кассетными авиабомбами…
– Таков приказ, красноармеец Нагулин, – В голосе лейтенанта лязгнул металл, – Основные силы сводного батальона займут позиции фронтом на восток по опушке леса и фронтом на юго-восток внутри лесного массива. Повторю еще раз, мы – охрана штаба и последний резерв командования, но ты, Нагулин, можешь понадобиться и на передовой, если появится вражеская бронетехника. Все, время вопросов истекло. Выполнять приказ!
Мы побежали занимать позиции. Почему подполковник решил остаться здесь и принять бой, являлось для меня полнейшей загадкой. Возможно, он знал что-то такое, что заставляло его так поступить. По вполне понятным причинам Лиховцев не мог знать обстановку лучше меня, а значит, либо он имел ложную информацию и действовал исходя из нее, либо у него был какой-то приказ, полученный еще до разгрома сто тридцать девятой стрелковой дивизии, и он его выполнял, несмотря на кардинально изменившуюся обстановку.
Я сильно подозревал, что немалую роль в действиях подполковника играет мнение капитана Клубнева, для которого любое отступление от буквального выполнения приказа означало, как минимум, вредительство, а в большинстве случаев – предательство.
