Немецкий двухмоторный бомбардировщик «Юнкерс» Ju-88. Один из самых универсальных самолетов люфтваффе. Максимальная скорость 450 км/ч. Бомбовая нагрузка 2,5 тонны. Стрелковое вооружение 3-4 пулемета MG-15 калибра 7,92 мм.
Сейчас самолеты находились чуть больше чем в тридцати километрах от нас, значит лететь им оставалось четыре-пять минут. Вырваться из немецкого пехотного кольца за это время было совершенно нереально, так что оставалось только пытаться что-то сделать здесь.
– Бойцы, – обратился я к Борису и Василию, – минут через пять по нам ударит авиация противника. Это убежище от кассетных бомб нас не спасет, поэтому мы должны не дать бомбардировщикам точно сбросить свой груз. Мне нужна позиция для стрельбы по воздушным целям. Берем вот эти стволы и складываем их друг на друга, а потом на них горизонтально кладем вот это бревно, причем так, чтобы оно лежало устойчиво.
Я сам первым впрягся в самый тяжелый ствол и с удовлетворением отметил, что Шарков и Чежин бросились исполнять приказ с завидным рвением. Борис аж пыхтел от усердия, ворочая весьма нелегкие деревья.
– Помощь нужна, Нагулин? – услышал я за спиной голос Плужникова.
– Нужна, товарищ сержант, – не стал я отказываться, – Стрелять я буду в западном направлении. Нужно расчистить от стволов и веток заднюю полусферу, чтобы они мне не мешали.
Плужников молча начал растаскивать ветки, а пришедший с ним раненый боец в меру сил помогал ему одной рукой. Минуты через три, когда мы закончили, мне стало понятно, что времени больше нет.
– Воздух! – громко выкрикнул я, надеясь, что на позициях основных сил батальона меня услышат.
Ствол «панцербюксе» улегся сверху на горизонтально расположенное бревно, а сам я присел перед этим импровизированным станком, задрав ствол вверх. Восемьдесят восьмой «Юнкерс» – не танк, и даже не бронетранспортер. Пробить его обшивку из противотанкового ружья можно и с полутора-двух километров, вот только надо еще попасть.
Самая большая проблема моего оружия при стрельбе по воздушным целям заключалась в удручающе низкой скорострельности. Можно было, конечно, воспользоваться пулеметом сержанта, но тогда точность стрельбы оказалась бы совсем невысокой, да и энергия пули, выпущенной из MG-34 намного ниже, чем у противотанкового ружья. Но совсем отбрасывать этот вариант я не стал, решив оставить его на крайний случай.
Бомбардировщик при подходе к цели преодолевает два километра секунд за двадцать, ну, может быть, за двадцать пять. Учитывая необходимость каждый раз вручную заряжать «панцербюксе», за это время я успею выстрелить максимум три раза. Самолетов два, и значит, какому-то из них достанется только одна пуля. Плохо, очень плохо.
– Что ты там видишь, Нагулин? – не удержался от вопроса Плужников, глядя в направлении ствола моего оружия, где сквозь шелестящие кроны деревьев лишь небольшими лоскутами проглядывало небо.
– Я пока ничего не вижу, товарищ сержант, но я слышу.
«Юнкерсы» шли парой на расстоянии в сотню метров друг от друга. При виде бомбардировщиков немцы выпустили сигнальные ракеты, обозначая свои позиции и показывая пилотам направление атаки.
Самолеты разделились, и каждый из них лег на свой боевой курс. Проанализировав их маневры, вычислитель вывел в углу моего поля зрения схему наших позиций и прогнозируемую зону их поражения кассетными бомбами. Выходило, что ведущий бомбардировщик планирует накрыть бомбовым ковром восточную границу лесного массива, а ведомый – людей Лиховцева в лесу на юго-востоке. При этом моя позиция оказывалась перекрытой краями зон поражения обоих самолетов.
Лучшее, что можно было сейчас сделать, это покинуть опасную зону, переместившись метров на сто к северу, но это означало бы дать немцам отбомбиться в полигонных условиях. Я прикрыл левый глаз и крепче вжал приклад в плечо.
Грохот первого выстрела прервал ненадолго установившуюся относительную тишину. Выброшенная экстрактором гильза еще не успела упасть на землю, а стоявший рядом со мной Борис уже сунул мне в руку новый патрон.
Я целился в остекленную кабину ведущего «Юнкерса», но с двух километров попасть в нее было не так просто. Даже при идеальном наведении существовал значительный разброс, связанный с погрешностями в изготовлении патронов, особенно в части качества и количества пороха в гильзе. На четырехстах метрах, считавшихся прицельной дальностью «панцербюксе-38», эти факторы играли не столь значительную роль, но на двух километрах они начинали сказываться гораздо сильнее.
Тем не менее, первая пуля в самолет попала, правда, не совсем туда, куда мне бы хотелось. Контур цели лишь на долю секунды мигнул желтым и вновь окрасился тревожным красным цветом – вычислитель показывал мне, что существенных повреждений противник не получил.
Уже километр и двести метров. Выстрел! Полторы секунды полета пули. Я не смотрю на результат – я досылаю новый патрон, закрываю затвор, и лишь потом вновь совмещаю прицельные маркеры с вражеским самолетом. Контур ведущего «Юнкерса» мигает желтым. Он еще держится на боевом курсе и для наблюдателя с земли выглядит неповрежденным, но один из сегментов остекления кабины уже украшен небольшим пулевым отверстием, от которого к краям змеятся трещины. Химический заряд уже отравляет воздух кабины, вызывая у экипажа резкую боль в глазах, непереносимое жжение носоглотки и неудержимую тошноту. Пилот, возможно, убит или ранен, но даже если и нет, ему уже не до управления самолетом – нужен воздух, хотя бы один глоток свежего воздуха.
Все четыре члена экипажа бомбардировщика находятся в кабине рядом, и сейчас они отчаянно мешают друг другу предпринять хоть что-то. Бомбардир-стрелок судорожным движением приводит в действие механизм сброса бомб, и за самолетом смертоносным шлейфом рассыпаются осколочные SD-1.
Из бомбардировщика невозможно выпрыгнуть через люк, как из танка, но у него тоже есть средства аварийной эвакуации. Отлетает сброшенная специальным механизмом задняя часть фонаря кабины, и немцы, слепо сталкиваясь друг с другом, пытаются покинуть обреченную машину…
Я всего этого уже не вижу – теперь у меня другая цель. Ведомый не знает, что случилось с его товарищами, и невозмутимо готовится к сбросу бомб. До него семьсот метров, но патрон в стволе, а промахнуться с такой дистанции я уже не боюсь. Грохот выстрела звучит для меня музыкой. «Юнкерс» дергается на курсе, его контур перекрашивается в желтый цвет, но проходит пара секунд и он вновь краснеет, а самолет выравнивается и с небольшим снижением продолжает заход на позиции батальона. Похоже, химический заряд опять по каким-то причинам не сработал. Перезарядиться я уже не успеваю.
– Пулемет! – Кричу я, бросая «Панцербюксе» и разворачиваясь к сержанту.
Плужников понимает меня с полуслова, будто мы с ним уже много лет работаем в одной команде. Не проходит и трех секунд, как MG-34 оказывается у меня в руках.
