– Не беспокойся, Абвер от тебя никуда не денется, Эрих, – усмехнулся полковник, – я предоставил информацию о тебе своему шефу, и герр генерал очень заинтересовался твоими способностями. Ты ведь не просто талантливый разведчик, но и отличный охотник и стрелок. Захоти ты стать снайпером, начальство сдувало бы с тебя пылинки и выполняло любые твои прихоти, лишь бы в нужный момент ты не промахнулся.
– Ну, здесь ты несколько приукрашиваешь…
– Ничуть. Не скромничай, ты сам знаешь, чего стоишь. Итак, Эрих, нам нужны эти русские и их оборудование. Чем бы ни было вызвано их появление под Уманью, эта новейшая техника, позволяющая вести точный огонь из стрелкового оружия, не видя противника, должна оказаться в наших руках. Думаю, ты понимаешь, какова может быть цена успеха или провала операции. Люди, которые добудут для Рейха такую технологию, могут рассчитывать на многое, очень на многое.
– Какие ресурсы я могу привлечь для операции?
– На тебя будет работать отдельная временно сформированная абвергруппа. Твоих полномочий хватит для привлечения к решению своих задач любого подразделения или части вермахта до батальона включительно. С авиацией и тяжелой артиллерией чуть сложнее, но при необходимости отдельные батареи и эскадрильи могут быть выделены в твое временное подчинение. Тут, правда, на согласование потребуется какое-то время, но не слишком большое.
– Тяжелая артиллерия? – улыбнулся Шлиман, – а не слишком? Зачем мне может понадобиться тяжелая артиллерия?
– Если захватить интересующих нас русских и их технику окажется невозможно, их необходимо уничтожить, хотя по вполне понятным причинам это крайне нежелательно. Но, тем не менее, такой вариант развития событий мы тоже обязаны предусмотреть.
* * *
Ничего сверхъестественного немец не рассказал. Его самолет входил в пятьдесят первую бомбардировочную эскадру люфтваффе. Сам он не так давно был назначен бомбардиром-стрелком, но уже больше десяти раз вылетал на задания с кассетными бомбами, поскольку командование осталось очень довольно результатами применения этого оружия.
Я от пленного ничего нового не услышал, но как член экипажа бомбардировщика, совершавшего регулярные боевые вылеты, он неплохо ориентировался в общей обстановке в окрестностях Умани. Знания его были достаточно фрагментарными, но зато они послужили для меня отличным прикрытием в плане обоснования моей осведомленности о текущем положении немецких и русских войск, и я с большим облегчением озвучил капитану Щеглову реальную картину битвы, щедро дополнив слова пленного множеством известных мне подробностей.
– Даже не верится, что все так плохо. Может, он врет? – засомневался Щеглов.
– В первые дни войны тоже никто не хотел верить… – с досадой в голосе произнес Плужников, – а оно вон как вышло.
– Он не врет, товарищ капитан, – я ответил как можно более уверенно, – Некоторые детали его ответов совпадают с тем, что рассказывал механик-водитель захваченного нами бронетранспортера. Я специально задавал уточняющие вопросы, и он ни разу не сказал неправду. К тому же врать ему незачем, он ведь предлагал мне сделку – мы добровольно сдаемся в плен и передаем его немцам в обмен на гарантию жизни и хорошего обращения. Если бы мы уличили его во лжи, то и этому обещанию точно бы не поверили.
– И что ты ему ответил?
– Что командир здесь не я, и такие решения принимать не могу, но уверен, что на такую сделку никто с ним не пойдет.
– Вежливый ты, Нагулин, – покачал головой Плужников, – А я бы в зубы дал за такие слова.
– Он пленный, и бить его я не счел возможным, хотя хотелось, конечно, – пожал я плечами, – но, если честно, я бы на его месте предложил нам то же самое, а может и еще что-нибудь наобещал бы. И еще я ему напомнил, что именно он вывалил бомбы на головы собственных пехотинцев, так что не факт, что свои примут его с распростертыми объятьями. В общем, немец сдулся и, похоже, морально сломлен, так что проблем нам он, скорее всего, не доставит.
– Ладно, ефрейтор, можешь быть свободен. За информацию спасибо, ее нужно хорошенько обдумать.
– Товарищ капитан, из этого леса надо срочно уходить. Прямо сейчас. Извините, что лезу с советами, но завтра нас здесь зажмут так, что вырваться уже не будет никаких шансов.
Капитан хотел было что-то ответить, но передумал.
– Плужников, Игнатов, за мной, – скомандовал он сержантам, и они все вместе отошли на другую сторону лагеря, где располагалась палатка импровизированного штаба нашего отряда.
Не знаю, как отнесся Щеглов к моему нарушению субординации, но, видимо, какое-то рациональное зерно из услышанного он вынес. Во всяком случае, совещание длилось не больше десяти минут.
– Отряд, строиться! – негромко произнес сержант Игнатов, выйдя из палатки.
Уставшие за этот бесконечный день люди поднимались с трудом, но через минуту неровная шеренга из тринадцати человек все-таки выстроилась под деревьями. Раненые остались лежать на своих носилках, но строй стоял недалеко, и те из них, кто был в сознании, могли слышать слова командира.
– Бойцы, – Щеглов прошелся вдоль строя, – У нас всех был тяжелый день. Мы потеряли многих товарищей и нашего командира. Но мы живы, в наших руках оружие, и мы еще можем защищать Родину, беспощадно уничтожая врага, как приказывает нам товарищ Сталин.
Капитан замолчал. Вводная часть была закончена, и теперь следовало перейти к конкретике, и Щеглову требовалось время, чтобы собраться с мыслями.
– В сложившихся обстоятельствах эффективно действовать, как самостоятельное подразделение мы не можем. Наличие раненых, которым требуется серьезная медицинскую помощь, а также крайне скудный запас патронов, гранат и продовольствия диктует нам единственный вариант действий – выходить к своим, по возможности избегая боя с противником. Сейчас мы находимся в тылу врага. Ближайшие части нашей шестой армии находятся в сорока километрах к югу, и прорыв в этом направлении – единственный наш шанс. Обстановку я вам обрисовал, а теперь слушайте боевой приказ. Отряд выступает через десять минут. Сержанту Игнатову выделить бойцов для переноски раненых и определить график их смен. Ефрейтор Нагулин и красноармеец Чежин – в головной дозор. Сержант Плужников смотрит за тылом. Сержант Игнатов – правый боковой дозор, красноармеец Шарков – левый. Таким порядком движемся до южной опушки леса. Дальше – по обстановке. Вопросы?
В этот раз я решил промолчать, хотя целесообразность выделения боковых дозоров вызывала у меня большие сомнения. Ночь выдалась сырой и безлунной. Небо затянуло тучами, вот-вот грозил пойти дождь, и темень в лесу стояла совершенно непроглядная. Дозорные элементарно рисковали потерять основной отряд в темноте, а перекликаться с ними или пользоваться парой имевшихся у нас фонарей в сложившейся ситуации было, мягко говоря, опрометчиво. Капитан, видимо, не учел, что ведет сейчас через лес не опытных разведчиков, с которыми он привык иметь дело, а обычных красноармейцев из строевой части, но возражать я не стал, решив, что в крайнем случае воспользуюсь для поиска отставших своими особыми возможностями.
