Пришлось разворачиваться в боевой порядок и выкатывать на прямую наводку зенитку. Немцы заметили нас только после того, как я открыл огонь. Я не знал, какое оружие есть в запасе у взвода прикрытия немецких гаубиц, и попросил Музыченко одновременно с моей стрельбой атаковать позицию противника танками. Очень уж мне не хотелось испытывать судьбу, если противник откроет огонь по моей весьма уязвимой пушке из какого-нибудь немецкого аналога ДШК или просто успеет несколько раз выстрелить по ней из гаубиц.
Танкисты отработали четко, и в этот раз наши потери ограничились несколькими ранеными, но хуже всего было то, что у немецких артиллеристов была связь с командованием, и о нашем продвижении стало известно. Всего через пятнадцать минут после того, как мы вновь двинулись вперед, преследующий нас батальон тоже пришел в движение, прочно вцепившись в наш след. Зато мы захватили исправный и заправленный горючим «Опель Блиц», и смогли разместить в нем часть красноармейцев, сидевших до этого буквально на головах друг у друга.
Командование немецкой дивизии, в которую входила разгромленная полубатарея, отреагировало на случившееся вполне предсказуемо – выслала к месту боя роту пехоты на бронетранспортерах при поддержке танкового взвода. Преследовать нас они, похоже, не собирались. Танковой дивизии хватало других забот, связанных с уничтожением основной массы окруженных войск, так и оставшихся в котле.
Сейчас я мог с уверенностью сказать, что мы, наконец, прорвались. Впереди ни у нас, ни у немцев не было сплошной обороны. Тем не менее, зияющие в пунктирной линии соприкосновения разрывы с каждым часом затягивались подходившими с обеих сторон частями, периодически вступавшими друг с другом в короткие схватки, иногда перераставшими в серьезные бои. Но проскочить мы бы вполне успели, если бы не одно «но» – преследующий нас моторизованный батальон. Немцы двигались быстрее нашей колонны, а возможностей для маневра у нас уже не осталось.
Единственная дорога, которую противник гарантированно не успевал перекрыть, была известна не только мне, но и немецкому майору. Высоко над нами прошла еще одна «рама». Достать ее не смог бы не только ДШК, но и мои зенитные пушки, и мне оставалось только гадать, рассмотрел ли нас пилот «Фокке-Вульфа». Исходить следовало из того, что рассмотрел, причем во всех деталях – оптика на его «летающем глазе» стояла по местным меркам очень хорошая.
Мои опасения быстро подтвердились, когда через пять минут после появления «рамы» по нам ударила батарея тяжелых гаубиц. Вернее, не совсем по нам. Снаряды падали с серьезным перелетом, и, похоже, немцы стремились не столько уничтожить, сколько задержать нас, разбивая дорогу на нашем пути.
«Рама» не улетала и продолжала корректировать огонь. Сбить ее я не мог, но кто сказал, что у меня нет других средств борьбы с подобным безобразием? Научные сателлиты умели не только смотреть за тем, что происходит на поверхности планеты, но и слушать эфир. Насколько я знал, при необходимости они могли и осуществлять радиопередачу, но поскольку этот режим никогда не использовался учеными лунной базы, его нужно было серьезно настраивать, а нужными навыками я не обладал. Однако на то, чтобы заглушить всю связь в определенном районе, моих знаний хватило, хоть и пришлось немного повозиться.
«Рама» занервничала, начав выписывать в небе странные виражи, менять высоту и маневрировать по горизонтали. Ее экипаж, видимо, считал, что имеет дело с какой-то природной аномалией, и пытался покинуть зону ее действия. Точность огня противника резка упала, а вскоре он окончательно прекратился. «Летающий глаз» повисел над нами еще какое-то время и улетел в западном направлении.
Нам оставалось пройти буквально километров пять, когда стало ясно, что немцы нас все-таки догнали. По двум лесным дорогам, расположенным севернее и южнее нашей, нас охватывали клещами мотоциклисты и пехота на грузовиках и бронетранспортерах. Каждой из этих групп было придано самоходное штурмовое орудие «Штуг III», способное держать вполне приличную скорость по бездорожью. Их задачей было перерезать нам путь, и дать возможность остальному батальону догнать и разгромить нашу колонну.
Мой взвод все еще двигался впереди всех, и я отдал приказ остановиться и съехать с дороги, пропуская машины Музыченко.
– В чем дело, Нагулин? – генерал показался из люка своей тридцатьчетверки.
– Нас догнали, товарищ генерал-лейтенант. Полнокровный моторизованный батальон. До наших осталось совсем немного – они должны быть вон там, за той возвышенностью – около четырех километров отсюда. Но туда придется прорываться. Впереди дорогу скоро перережут. Два самоходных орудия и до роты пехоты. В принципе, этот заслон можно сбить, но с запада скоро подойдут основные силы немцев. Если мы увязнем в бою – нас сомнут атакой с тыла.
– Значит, будем прорываться, – помрачнел генерал, – Продолжать движение! Танки – в голову колонны!
Лес по обеим сторонам дороги закончился через пару минут. Колонна вы шла на открытое пространство, и мы сразу увидели немцев. Они двигались параллельно нам, немного нас опережая. Расстояние до ближайшей группы противника составляло около семисот метров. Главной задачей немцев было обездвижить нашу колонну или, в крайнем случае, уменьшить скорость ее продвижения. Поэтому «Штуги» немедленно развернулись в нашу сторону и остановились, чтобы открыть прицельный огонь. Пушки Т-26 пробить лобовую броню немцев не могли, так что, фактически, на каждом из флангов началась дуэль – тридцатьчетверка против «Штуга». Но это только со стороны так казалось. На самом деле я совершенно не собирался оставаться в стороне от спора бронированных машин.
– Взвод! Огонь по пехоте противника! Сержант Серова, твоя группа слева. Выбиваешь пулеметчиков и минометные расчеты. А я займусь теми, что справа.
– Есть!
Я остановил броневик на обочине дороги и навел ДШК на смотровую щель замершего на месте «Штуга». Один выстрел самоходка уже сделала, но рассматривать результаты ее огня мне было некогда. Короткая очередь выбила искры из брони штурмового орудия. Это две из трех пуль бесполезно ушли в рикошет, но третья своей цели достигла, попав в смотровую щель. Я с сожалением вспомнил о «панцербюксе», чьи патроны имели химический заряд, но сейчас ружье находилось в грузовике, где ехали Чежин и Шарков.
– Командир!
Я обернулся на крик. Двое моих бойцов, о которых я только что вспоминал, пригибаясь, стояли у борта броневика.
– Мы ваше ружье доставили! – доложил Борис.
– Сейчас, – крикнул я и вновь навел ДШК на вражескую колонну. Противник вел огонь из четырех пулеметов, и это требовалось немедленно прекратить. С семисот метров немецкие MG-34 не могли стрелять с высокой точностью, но наша растянувшаяся колонна представляла собой уж очень удобную цель. Заставив замолчать пулеметы, я спустился на землю, поставил сошки «панцербюксе» на капот броневика и навел ружье на смотровую щель «Штуга». В этот момент самоходка выстрелила и почти одновременно получила попадание от тридцатьчетверки. Бронебойный снаряд раскололся о лобовую броню штурмового орудия, породив фонтан искр и раскаленных осколков. Грохнула пушка моего БА-6 – экипаж тоже решил внести свой вклад в сражение. Стреляли они, правда, не по «Штугу», так что куда попал снаряд, я не видел.
