Например, два плюс два.
– Это еще что за хрень?
Он вертит в руках поделку, подносит к свету, трясет, словно хочет узнать, что там внутри.
– Отдай, – тянется за пирамидой Сага.
– Если скажешь, что это.
Тут Винсент замечает коробку с Эйфелевой башней на полу рядом с грязным матрасом и выпускает пирамиду из рук. Она с хрустом шлепается об пол и спички рассыпаются по мокрому бетону.
Мухаммед и Альбин неуверенно смотрят на Винсента, словно ожидая команды, а тот нагибается и берет Эйфелеву башню.
Она блестит и скрипит, когда Винсент берет ее за верхушку и начинает раскачивать.
– Только не говори, что сидел дома и строил эту хрень. Тебе, что, больше нечем заняться? Скучаешь по мамочке? Или твоя шлюха-сестра не берет тебя с собой на гулянки?
– Это Эйфелева башня, – тихо говорю я.
Винсент выпускает башню из рук. Она падает и остается лежать на боку, покореженная, но все еще целая.
Винсент поворачивается и кивает Альбину. Тот подходит и встает рядом, кидает бычок в сторону и откашливается.
Альбина стоит пожалеть. Не только потому, что он идиот с плохими отметками по всем предметам, но и потому, что его папа инвалид. Бабушка принимала опасные лекарства во время беременности, и отец Альбина родился без ног.
Винсента тоже можно пожалеть.
Во всяком случае, так говорит Мелинда. Его отец работает на нефтяной платформе в Северном море и почти не бывает дома.
Я пытаюсь думать об этом, когда Альбин встает рядом с Эйфелевой башней и смотрит на меня пустым взглядом. Я пытаюсь представить его папу без ног в инвалидном кресле и как он не может переехать через высокий порог, но безуспешно.
Как бы я ни пытался, ничего не получается. От страха мне трудно дышать. Ощущение такое, словно кто-то стянул мне грудь жесткой веревкой, а легкие наполнились зеленой слизью.
Альбин смотрит на Винсента.
Винсент кивает:
– Раздави ее.
– Нет, – с криком вскакиваю я. – Нет, нет!
Альбин устало смотрит на меня. Потом пожимает плечами, словно не видит в команде Винсента ничего особенного, словно получает такие каждый день. Просто еще один приказ, который нужно выполнить, не задумываясь.
Он поднимает ногу в мокрой кроссовке и опускает подошву на Эйфелеву башню так, словно давит паука на полу в подвале.
Малин
Судмедэксперт Самира Хан невысокого роста, она едва достает мне до груди. Самира пожимает руки всем по очереди. Длинные темные волосы заплетены в толстую косу. На женщине зеленая униформа и клеенчатый передник, шуршащий от малейшего движения. Перчатки и очки лежат рядом на столе.
Прошло почти две недели с той встречи по Скайпу, на которой мы обсуждали скелет у могильника.
Разве могли мы предполагать, что нам придется снова встретиться, чтобы обсудить другое убийство? И что с нами не будет Петера, который пропал бесследно.
Мы с Манфредом и Сванте поехали в Сольну – почти полтора часа, чтобы лично поговорить с Самирой. Андреас остался в Урмберге. У него была встреча с другими полицейскими по поводу координации нашей работы.
Хоть у нас еще и нет доказательства, что кровь на кроссовке Ханне – это кровь жертвы убийства, мы исходим из того, что это так. Это означает, что Ханне, а может, и Петер, были свидетелями убийства или находились поблизости в момент преступления.
Это, разумеется, прогресс в расследовании исчезновения Петера. Мы знаем, что они с Ханне исчезли в пятницу – в тот же день, когда убили незнакомую женщину. Также приходится констатировать, что Петер тоже стал жертвой преступления. От него ничего не слышно уже шесть дней, вряд ли с ним произошел несчастный случай. Если бы он сломал ногу в лесу или поскользнулся и упал в реку, мы бы уже его нашли.
Самира надевает перчатки.
– Что с вашим коллегой? – словно читает мои мысли врач. – Вы его нашли?
– Еще нет, – отвечает Манфред.
Самира подтягивает перчатки и хмурит лоб.
– И вы думаете, что его исчезновение связано с убийством этой женщины? – спрашивает она, кивая на тело на столе из нержавеющей стали.
– Мы предполагаем, что наша коллега Ханне была на месте преступления.
– Ханне? Которая потеряла память?
– Именно так.
Самира поправляет передник и выпрямляет спину.
– Хорошо. Начнем?
Мы подходим к столу из нержавеющей стали. Лежащее на нем тело худое и бледное. Слипшиеся пряди седых волос лежат вокруг головы.
Тело аккуратно сшито после вскрытия.
Самира начинает говорить. Низким голосом, без лишних эмоций, она сообщает только факты. Видно, что она делала это уже сотни раз.
– Неизвестная женщина. Возраст примерно пятьдесят лет. Рост сто семьдесят пять сантиметров, вес пятьдесят девять килограммов.
Сванте перебивает ее:
– Ниже нормы?
– Нет, индекс массы тела в норме, хотя и в нижних ее пределах.
Сванте кивает и запускает пальцы в свою пышную бороду, словно надеется в ней что-то найти.
Я смотрю на женщину на столе, но избегаю разбитого лица.
– Здорова, в хорошей форме, внутренние органы в порядке. Только одно…
Она бросает взгляд на заметки и продолжает.
– Наблюдается мышечная атрофия, то есть ослабление мышц вокруг скелета. Это может говорить о заболевании, которое мне не удалось идентифицировать, или о сниженной физической активности. Худоба не вызвана диетами или тренировками. И еще одно.
Самира подходит к покойной со стороны головы, протягивает руку и раздвигает ей губы. Раздается чмокающий звук, и я невольно зажмуриваю глаза.
– Зубы в очень плохом состоянии. Запущенные пародонтит, кариес, несколько зубов отсутствует. На передних зубах на нижней челюсти есть старые пломбы. Судя по всему, пломбировочный материал содержит золото. Судебный ортодонт еще их не видел, но я думаю, что их поставили не в Швеции. Смотрите!
Голос у Самиры спокойный. Она не употребляет сложных медицинских терминов, но все равно у нее манера учительницы, объясняющей ученикам. Несмотря на это, мне сложно понять смысл того, что она рассказывает. И я по-прежнему не отваживаюсь смотреть на лицо убитой.
– Любопытно, – с чувством произносит Манфред.
Сванте хмыкает в знак согласия.
– Такие проблемные зубы – это частое явление?
Самира кивает.
– Встречается. Часто причиной является страх стоматолога, когда люди не ходят проверяться. Или зависимость от алкоголя или наркотиков, или психическое заболевание.
