Мужчина бежит по направлению к нам из красной «ауди», припаркованной в отдалении. Через секунду слышен звук еще одной открываемой дверцы.
– Четвертая власть на месте, – цедит сквозь зубы Андреас и ускоряет шаг. Я тоже ускоряюсь – не хочу общаться с журналистами.
Поднимаю глаза на витрину бывшего магазина и к своему удивлению вижу, как свет, просачивающийся из конторы, освещает пол в торговом помещении.
– Почему внутри горит свет? – интересуюсь я.
Сейчас вечер пятницы. Мы с Андреасом собираемся работать в выходные, но Манфред говорил, что поедет домой, к семье, в Стокгольм. Он должен был выехать еще пару часов назад.
– Может, забыл погасить свет, – предполагает Андреас, открывая дверь.
Мы входим, игнорируя крики журналистов за спиной, и стряхиваем снег с обуви.
Обогреватель тоже работает. От его шума создается ощущение, что в конторе жужжат сотни насекомых.
Манфред сидит за столом. Ноутбук выключен. Бумаги аккуратно сложены в стопку рядом с портфелем. Все выглядит так, словно он собирается уходить. Поверх бумаг – мобильный.
– Ты еще тут?
Манфред не отвечает. Даже не смотрит на нас, хотя мы стоим прямо перед ним. Снег тает на куртках и капает на пол.
– Мы встречались с Эсмой, – начинает Андреас. – У Ханне оказался медальон, принадлежавший Эсме.
Манфред отстраненно кивает. Мысли его явно далеко. Взгляд устремлен в невидимую точку на стене.
– Тут много чего произошло.
Мы ждем продолжения, но он только медленно кивает головой. Потом прокашливается и поясняет:
– Во-первых, к нам поступила информация от подростков из Вингокера. Они утверждают, что видели темный «вольво» старой модели на обочине шоссе между могильником и заброшенным заводом в тот вечер, когда исчез Петер и была убита неизвестная женщина.
– Эта информация достоверна? – спрашивает Андреас.
Манфред смотрит на свои обветренные руки. Кожа вокруг ногтей ободрана. Признак нервозности.
– Они утверждают, что ехали на мопеде сюда из Вингокера.
Андреас недоуменно смотрит на него:
– И?
Я тайком толкаю его в бок.
– Они вели машину, – поясняю я. – Без водительских прав. И потому не позвонили раньше, да?
Манфред кивает.
– Скорее всего, да. Они видели темный «вольво». В машине сидел лысый мужчина.
У меня перехватывает дыхание.
– Стефан Ульссон, – выдыхаю я. – Под описание подходит. У него темно-синий «вольво».
– Заберем его на допрос завтра, – командует Манфред. – Я позвоню прокурору, но, думаю, у нас достаточно оснований для задержания.
Манфред тяжело поднимается. Идет к стене и встает перед фотографией женщины без лица в снегу. Поднимает руку, тычет жирным пальцем в глянцевый снимок и произносит:
– Еще кое-что. Звонили судмедэксперты. Готов ДНК-анализ убитой женщины.
– Уже? – удивляется Андреас. – Но обычно это занимает…
– Это дело приоритетное, – перебивает Манфред. – Они отложили все другие вещи на потом.
– И? – спрашиваю я.
Манфред медленно качает головой.
– ДНК-профиль поразительно близок ДНК Нермины Малкоц.
– И что это означает? – все еще недоумевает Андреас.
Мне достаточно секунды, чтобы провести логическую связь.
Комната начинает кружиться у меня перед глазами, шум обогревателя превращается в невыносимое жужжание у меня в ушах. Оно звучит так, словно огромное облако навозных мух с блестящими ядовито-зелеными тельцами и фасеточными глазами вот-вот ворвется в наш маленький участок.
Я опускаюсь на стул и хватаюсь руками за край стола. Мне кажется, что я сейчас хлопнусь в обморок.
– Боже мой, – шепчу я, – это ее мама, не так ли? Женщина без лица в могильнике – Азра Малкоц, да?
– Близкая родственная связь, – отвечает Манфред. – Это единственное, что они могут сказать наверняка. Но да. Специалист, с которым я говорил, подтвердил, что, скорее всего, это Азра Малкоц.
Джейк
Утро субботы тихое и серое.
В комнате холодно от сквозняка, и я накрываюсь с головой одеялом, чтобы хоть немного согреться.
Я жутко зол на Ханне. Чувствую себя преданным.
Но разве можно злиться на человека, которого ты никогда раньше не встречал?
Ханне не любит Урмберг. Не любит нашу семью. Наш дом. Считает Мелинду вульгарной и дешевой. Она себя-то в зеркале видела?
Ханне несправедлива.
Я с ней не согласен в том, что от папы плохо пахнет, или что пристройки к нашему дому выглядят как уродливые наросты.
Эти слова напомнили о маме – ее мягких руках, длинном узком носе. О волосах – темных у корней и светлых на кончиках, о всегда нежном и добром голосе. Об английских книжках про любовь превыше всего, которые она читала в больнице в Эребру.
Когда она заболела, от нее стало пахнуть по-другому. До болезни от нее пахло вкусно, как после душа. Но когда она начала принимать все эти лекарства, от нее стал исходить химический запах, как будто ее накачивали чем-то ядовитым. Впрочем, именно это они и делали. Химиотерапия, химические яды, говорила врач из Ирана по имени Хадия, у которой была красивая грудь и всегда эффектный макияж.
Все эти яды лишили маму сил.
У нее выпали волосы, ногти, ее постоянно тошнило. У кровати стояло пластиковое ведро.
Но, несмотря на это, она сохраняла оптимизм. Всегда была рада меня видеть и спрашивала, как дела в школе.
Она обещала, что выздоровеет, но это была ложь.
Взрослые часто лгут.
Я знаю, что они делают это, чтобы защитить детей, но все равно предпочел бы, чтобы мама была со мной честной. Я был совсем не готов к тому, что однажды ее тело просто решит, что больше не хочет продолжать жить. Я тогда на нее жутко разозлился, хотя, конечно, мама не виновата в том, что заболела раком и умерла.
«Никто не виноват», – сказал папа, но, по-моему, виноват Бог, потому что он не успевает уследить за тем, чтобы у всех все было хорошо.
После смерти мамы все изменилось.
Папа сник, как проколотый воздушный шарик. Он весь усох и потерял волю к жизни. Мелинда, напротив, сразу повзрослела и обнаружила в себе новые силы. Если раньше она только слушала музыку у себя в комнате и мутила со своим парнем, то теперь она готовит еду, покупает продукты и делает прочие вещи, которые раньше делала мама.
Я знаю, что тоже изменился, но не знаю насколько. Внешне я выгляжу как обычно, но внутри у меня все переменилось. Точно так же было и после того, как Сага меня поцеловала.
