Что он знает о мрачной стороне Урмберга?
И, что еще важнее, сможет ли он когда-нибудь понять меня?
Но я не в состоянии звонить ему сейчас. Может быть, позже.
Я смотрю на сердечки на окне. Стираю их ладонью.
Любовь – это не для меня.
Джейк
Снег бьет мне в лицо. Мопед с трудом преодолевает снежные заторы на проселочной дороге. Я выехал из дому уже когда стемнело. Из-за снега почти ничего не видно, и я еду тихо, боясь, что меня занесет на повороте. Не хочу даже думать о том, что произойдет, если я попаду в аварию. Здесь мне никто не поможет.
Впрочем, не то чтобы это было важно.
Я думаю о папе под арестом в Эребру. И о Мелинде, о выражении ее лица, когда она увидела меня на кровати в женском платье с накрашенными помадой губами. Об удивлении и ужасе в ее глазах, ставшими жестоким напоминанием о том, кто я, или, точнее, какой я.
Противоестественный.
Как только Мелинда уехала, я переоделся и отправился в путь.
Рюкзак запихнул в багажник. Там дневник Ханне, мобильный, замороженный хлеб и две банки колы.
Доехав до шоссе, я сворачиваю в сторону места, которое все упрямо называют центром, хотя речь идет о кучке полуразвалившихся домов посреди поля.
Во всяком случае, так считает Ханне.
Я выезжаю на узкую дорожку, ведущую к дому Саги. Ставлю мопед возле крыльца и звоню. Из дома доносятся громкие голоса.
Открывает мама Саги, одетая в розовую домашнюю одежду. Черные волосы собраны в узел на голове. В руках – мокрая тряпка.
– Джейк? В такую погоду? Входи скорей.
Она открывает дверь, и я оказываюсь в тепле. Снимаю ботинки, вешаю куртку на крючок в прихожей.
Мама Саги считает, что в доме всегда должны царить чистота и порядок. Уборка – ее главное хобби. В ее семье под каждым крючком именная табличка, у каждого члена семьи свое место на обувной полке. Есть место и для гостей тоже. Туда я и ставлю ботинки.
В гостиной работает телевизор.
Беа, младшая сестренка Саги, которой двенадцать лет, выбегает из кухни с «Айпадом» в руке. Видно, что она в бешенстве. Очевидно, я помешал семейной ссоре.
– Это он меня ударил! – кричит она.
Мама поворачивается к ней и скрещивает руки на груди.
– Ну и что? Нельзя отвечать насилием на насилие. И я не хочу, чтобы твоя учительница снова звонила мне с жалобами. Поняла? Мне было неловко. Ты девочка, Беа, ты должна быть мудрее.
– Но он ударил меня! Со всей силы!
– Любовь часто начинается с ссоры. Наверняка он ударил тебя только потому, что ты ему нравишься. С мальчиками так бывает. Они не способны по-другому выражать свои чувства. Поймешь, когда вырастешь.
Сага появляется в дверях.
Волосы приобрели новый оттенок розового, темнее, почти лиловый. Из драных черных джинсов торчат нитки. Белая нежная кожа виднеется в дырках на бедрах и коленях.
При виде меня ее лицо расплывается в улыбке.
– Привет! – спешит она ко мне.
– Привет, – здороваюсь я, внезапно осознав, что не знаю, зачем я сюда приехал.
Но Сага только улыбается, берет меня за руку и тянет в гостиную. Усаживает на диван рядом с кошкой Муссе.
– Как дела? – спрашивает она, садясь рядом по-турецки.
– Хорошо, – лгу я. – Из-за чего они ссорились?
– Ерунда. Беа опять кому-то тумаков надавала.
Я думаю о словах мамы Саги, что мальчики дерутся, потому что не могут по-другому выразить свои чувства. Словно парни – больные монстры, которые умеют говорить только языком кулака. Удар по лицу – «ты милая». Удар в живот – «ты мне нравишься». Тычок в спину – «хочешь со мной встречаться?».
Сага с улыбкой проводит рукой по волосам:
– Я покрасила их в оттенок потемнее. Что думаешь?
– Красота!
– Спасибо, а то мама думает, я выгляжу как шлюха.
Раздаются шаги, и в гостиную заглядывает мама Саги.
– Барышня! – возмущается она. – Я ничего такого не говорила. В этом доме мы не употребляем такие слова. Ты не видела мои черные джинсы?
– Не знаю. А должна была?
Сага закатывает глаза.
– Это мои джинсы. И я хочу надеть их сегодня на ужин у Бьерна. Так что тебе придется их поискать.
Она уходит.
Сага вздыхает, а мне становится не по себе.
Бьёрн Фальк. Новый парень мамы Саги, осужденный за избиение. Швырнувший свою подругу прямо в раскаленную печку в сауне, после чего той пришлось перенести множество операций по пересадке кожи. А я не могу рассказать Саге об этом, хотя должен был бы.
– Красиво, – искренне повторяю я.
Цвет напоминает мне о цветах, растущих летом вдоль канав. Маме они очень нравились.
– Он гораздо выразительнее, – добавляю я.
– Именно так, – остается довольной Сага.
Я поеживаюсь от холода. Сага трогает меня за рукав.
– Ты весь мокрый. Погоди – я одолжу тебе кофту.
– Не нужно, – шепчу я.
Но Сага уже убежала в прихожую. Она возвращается через несколько минут с футболкой и толстой ярко-розовой шерстяной кофтой грубой вязки почти того же цвета, что и ее волосы. На одном рукаве образовалась петля. Сага сует палец в петлю и приподнимает брови.
– Эта кофта за все цепляется.
Я беру кофту, и после коротких раздумий решаю, что не хочу разочаровывать Сагу, и надеваю ее. Кофта длинная, достает до середины бедер.
– Шикарно. Тебе идет розовый.
Я не отвечаю. Мне всегда нравился розовый, но я не могу в этом признаться.
В доме тихо. Ссора прекратилась. Слышно только голос диктора из выпуска новостей по телевизору. За окном в бесконечном танце кружатся снежинки.
Муссе поворачивается на спинку. Сага гладит ее по брюшку. Браслет у нее на руке слегка позвякивает.
– Хочешь посмотреть ужастик?
– Конечно.
Сага включает старый фильм о подростках, отправившихся в лес на поиск ведьмы по имени Ведьма из Блэра и заблудившихся. Фильм похож на любительские съемки, но Сага пояснила, что так сделано специально. Это такой маркетинговый ход.
Весь смысл в том, что зрители должны поверить, что подростки сами сняли этот фильм. И раньше люди в это верили. Ее мама сказала, что, когда смотрела его вскоре после выхода, ей было очень страшно.
– Ты серьезно?
– Серьезно, – кивает Сага, и мы оба хихикаем.
Она кладет руку в мою, ладонь теплая и влажная, и, несмотря на то, что моя рука онемела, я не хочу шевелиться, чтобы не испортить этот прекрасный момент. Я хочу растянуть это ощущение теплоты внутри и порхающих бабочек в животе настолько, насколько это возможно.
