– Ты только подумай. Урмберг стал самым опасным местом на земле, хотя обычно тут можно умереть со скуки. Мама рассказала, что телерепортеры хотели взять у нее интервью. Но она была ненакрашенная и отказалась. А еще сюда приехали поглазеть черные туристы.
– Черные туристы?
– Люди, которые любят смотреть на места преступления. В центре маму спросили, как пройти к захоронению.
Я хмурюсь и думаю о недочитанном дневнике Ханне в рюкзаке.
– Это ужасно, – говорю я. – Эта женщина в захоронении. Она была живым человеком, жила, дышала, ходила, как мы… Может, смотрела этот фильм, может, у нее была семья, а теперь она туристическая достопримечательность, как аутлеты в Вингокере.
Я замолкаю.
– Хм… Ужасно, – соглашается Сага. – Но им так не кажется. Это только мы переживаем, потому что у нас есть моральные стандарты.
Снова хихиканье.
– Помнишь девушку из полиции в Эребру, о которой я рассказывала? – спрашивает Сага.
– Твою кузину?
Сага закатывает глаза.
– Нет, ту, что встречается с сыном бывшего мужа маминой сестры из Кумлы. Не важно. Она говорит, что убийство скоро будет раскрыто. У полиции есть подозреваемый.
Меня охватывает страх при мысли, что речь идет о папе.
Сага разглядывает свои ногти.
– Она говорит, что надеется, что его упекут за решетку на веки вечные.
От этих слов что-то лопается у меня внутри. Во рту появляется горечь.
Папа. Заперт в тесной темной камере на веки вечные.
– Интересно, опознает ли его та старуха, которую они нашли в лесу, – продолжает Сага, не заметив моей реакции. – Та, что потеряла память. Кстати, странно, что они поселили ее у Берит, за церковью. Одна старая старуха заботится о другой. Мама говорит, что это плохо кончится. Хотя вроде у Берит есть в этом опыт. Она раньше работала с инвалидами и психами.
– Я таких слов не употребляла!
Это снова мама Саги. Но на этот раз она не сердится, скорее, веселится. Стоит в дверях, перекидывая тряпку из руки в руку.
– Джейк, тебе домой не пора? – спрашивает она.
Я сижу, уставившись в ковер. Мне страшно от одной мысли о возвращении домой. Мама Саги разглядывает меня и хмурит лоб.
– Можешь остаться на ночь и спать на диване, если хочешь, – предлагает она.
Сага смотрит на меня, но ничего не говорит. Вытягивает нитку из драных джинсов, тянет и тянет, пока та не отрывается и не остается у нее в руках.
Я лежу на диване под старым влажным одеялом, которое мама Саги достала из кладовки. Очень мило с ее стороны позволить мне переночевать у них на диване.
Я думаю о том, что часто говорит папа: в Урмберге люди помогают друг другу. Это одно из преимуществ жизни в деревне. Может, он прав.
Я достаю дневник. Поколебавшись, включаю ночник и принимаюсь за чтение.
У нас с Ханне размолвка, но все равно я должен прочитать все до конца и узнать, что случилось на самом деле. И если я найду настоящего убийцу, они отпустят папу.
Возможно, я единственный, кто может его спасти.
Урмберг, 30 ноября
В участке.
Сегодня плохая погода. Похоже, начинается буря.
Дождь стеной, ветер сотрясает дом. Внутри адски холодно. С потолка капает, несмотря на включенный на полную мощность обогреватель.
У нас только что было утреннее собрание. Мы обсудили имеющуюся у нас на данный момент информацию, прошлись по датам, гипотезам, уликам, показаниям свидетелей. Боснийская полиция прислала нам фотографии Нермины. Мы увеличили их, распечатали и повесили на стену. Смерть смотрит на нас со стены. Я смотрю на нее.
Манфред был не в духе. Спросил, с каким типом преступника мы имеем дело.
Я сказала, что вижу три возможных варианта: 1) кто-то убил Нермину случайно (например, автомобильная авария) и спрятал тело в захоронении. 2) Азра убила свою дочь, что объясняет ее исчезновение. 3) Неизвестный человек убил Нермину. Мотив может быть сексуальным.
После мы прошлись по списку людей, работавших в приюте для беженцев в начале девяностых. У большинства криминального прошлого не обнаружилось. Только двое из них по-прежнему живут в Урмберге: Рут Стен, бывшая директриса, и Берит Сунд, пожилая дама, чей дом стоит за церковью на пути к заводу.
По словам Малин, Берит вне подозрений.
Она и мухи не обидит.
Я просыпаюсь от холода.
Одеяло сползло на пол. В гостиную просачивается свет из кухни. Что-то хрустит на полу, когда я шарю там в поисках одеяла. Может, чипсы.
Мама Саги ненавидит чипсы в гостиной. Если бы она знала, что под диваном чипсы, уже примчалась бы посреди ночи с пылесосом в руках.
Я втаскиваю обратно одеяло, но внезапно застываю, охваченный ужасом. Смотрю на пол.
Дневника нет.
Вскакиваю с дивана, опускаюсь на колени и заглядываю под диван. Но ни там, ни между подушками его нет.
Она сидит в постели с дневником в руках. Щеки мокрые от слез. Розовая прядь спадает на глаз.
– Сага, – начинаю я.
Она качает головой, словно не желает со мной говорить.
– Послушай…
– Это ее дневник, да? Той, что заблудилась в лесу?
Я киваю в ответ.
– Ты должен был мне все рассказать, – шепчет Сага.
Я стою на холодном полу, чувствуя, как холод проникает в каждую клеточку тела. Окна сотрясаются от сильного ветра.
Да, я должен был рассказать. Но не рассказал. И я даже не могу объяснить ей, почему не сделал этого.
– Ты должен был сказать, что нашел дневник и что Бьёрн Фальк преступник. Что, если он попытается убить маму? Бросить ее в печку в сауне? Или тебе это в голову не пришло?
– Я…
– Почему ты ничего не сказал? Я думала, мы доверяем друг другу.
Ее голос похож на шепот.
Сага качает головой и утирает слезу.
– Потому что твой папа, возможно, кого-то убил?
– Нет! Нет!
– Потому что у тебя не осталось бы родителей, если бы его посадили…
– Папа никогда бы…
– Откуда ты знаешь… – сухо усмехается Сага. – Этого никто не знает. И что ты собирался делать? Ты же не собирался туда поехать?
– Куда?
Сага хмыкает.
– Ты даже не дочитал до конца?
Я молчу. Сага покачивается взад-вперед в кровати, уставившись на стену.
