Вечер.
Я лежу в постели в номере отеля. П. в ванной.
На улице сильный дождь и ветер. Настроение у меня на нуле.
Я ненавижу Урмберг. Хочу уехать отсюда и никогда не возвращаться.
П. по-прежнему холодный и отстраненный.
Когда мы ехали в машине, я так разозлилась, что хотела дернуть за ручной тормоз.
Мне сложно себя контролировать. Но что, если я причиню ему вред? Что, если вызову автомобильную аварию или столкну его в реку?
Я не хочу причинить ему вред, но не в состоянии контролировать свои эмоции.
Моя жизнь ускользает у меня из рук.
Я чувствую: конец близок.
Меня будит эхо шагов по бетонному полу. Я слышу резкий скрежет, словно пинают металлический лист на полу.
В цеху темно. Видимо, я проспал несколько минут. Мышцы онемели от неудобной позы. Я быстро прячу дневник в рюкзак и вглядываюсь в темноту.
Шаги приближаются, замирают, потом снова продолжают свой ход. В темноте впереди вырастает тень.
Живот скручивается от страха, когда я вижу, кто это.
Как я мог быть таким дураком! Я же знал, что он здесь тусит. И все равно поехал.
Сам напросился.
– Черт, Йак, не думал тебя тут встретить.
Винсент стоит, широко расставив ноги, с пластиковым пакетом в руках. Верхняя губа, покрытая пушком, подергивается, словно ему смешно.
Он медленно подходит ко мне и становится в метре от матраса.
Я продолжаю сидеть неподвижно и смотрю на него снизу вверх. Может, дело в дрожащем свете свечи, но он выглядит безумнее обычного.
Джинсы мокрые, с потертой куртки тоже капает. Он напоминает призрака из моря в одном из фильмов ужасов, которые мы с Сагой смотрели на прошлой неделе. Призрака в итоге загрызла его собственная собака, которая на самом деле была волком-оборотнем, и он свалился со скалы.
После фильма Сага сказала, что никогда не заведет домашнее животное, потому что даже самая милая собачка в мире может превратиться в чудовище.
– Йак! А где твоя придурошная подружка-эмо? Или ты ей уже наскучил?
Он вздергивает подбородок и выплевывает снюс через мою голову. Плевок приземляется в темноте где-то за моей спиной. Потом он опускается на корточки так, что наши глаза оказываются на одном уровне.
Он так близко, что я чувствую теплое влажное дыхание, пахнущее табаком, и вижу щетинки, торчащие, как одиноко растущие ели, на бледном прыщавом подбородке.
– Ты в курсе, что тебя назвали в честь пидора, да?
Я сглатываю.
– Меня назвали в честь актера, – отвечаю я, разглядывая драный край матраса, пятна от пива, вина и еще не хочу знать чего на ткани.
Винсент толкает меня со всей силы, я падаю на спину.
– Брехня. Этот актер, Джейк Гуллен-как-его-там, играл гомиков в куче фильмов. Например, про двух ковбоев, которые потрахались и им понравилось. Не знал? Мамаша тебе не рассказывала до того, как отбросить коньки?
Я перекатываюсь на бок, встаю и тихо говорю:
– Его зовут Джейк Джилленхол.
Винсент подходит ближе.
– И он гей. Как и ты, Йак. Красивая розовая кофточка, кстати. Твой парень тебе подарил?
Что-то холодное капает с потолка мне в волосы. Где-то лязгают цепи. Лучше бы я поехал домой. Все что угодно лучше встречи с Винсентом. Даже презрение Мелинды, которая теперь считает меня уродом.
Винсент придвигается еще ближе:
– Отсоси мне, педик!
– Я не…
Бах.
Удар приходится в живот, и от боли я сгибаюсь пополам. Сажусь на корточки и опираюсь о холодный бетонный пол, чтобы не упасть. Вся кровь отлила от головы и прилила к горящему огнем животу. Я ловлю ртом воздух и пытаюсь удержаться на ногах.
Что бы Ханне сделала? Она такая сильная, такая спокойная. Она бы никому не позволила так обращаться с ней, как это делает Винсент.
– Признайся, что ты гомик!
Со мной что-то происходит. Не знаю что, но кажется, будто что-то внутри меня надорвалось.
Картины всего, что мне пришлось вынести от Винсента, мелькают перед глазами. Я вижу, как он пинает меня в снежный сугроб, весь в желтых пятнах от собачьей мочи, как он тыкает мою голову в сиденье автобуса, как отдает приказ Альбину раздавить Эйфелеву башню, беззащитно лежащую на полу.
Я вижу все это, и внутри меня нарастает другое чувство, такое сильное, что я боюсь, что не смогу его проконтролировать. Винсент разбудил во мне зверя.
Я медленно поднимаюсь, сгибаю колени, набираю в грудь воздуха и бросаюсь на него.
Под моей тяжестью Винсент теряет равновесие, и мы оба падаем на бетонный пол.
– Козел! – кричу я, не узнавая собственный голос. – Это голос чужого человека, хриплый, полный злобы.
Я хватаю его за светлые волосы и начинаю изо всех сил колотить головой об пол.
– Козел! Козел! Чёртов долбанутый козел!
– Черт! – воет он. – Я же только пошутил…
Я выпускаю его голову из рук и говорю:
– Если ты еще хоть раз меня тронешь, если приблизишься хоть на метр, я всему Урмбергу расскажу, чем занимается твой папаша. Что он мерзкий педофил, что он растлевал мальчиков в школе в Эребру, а теперь сидит в тюряге. Понял?
В широко распахнутых глазах Винсента ужас. Тонкая струйка слюны стекает по щеке.
У меня такое ощущение, что я наблюдаю за всем происходящем со стороны и пытаюсь осознать простой факт: Винсент меня боится!
Разве это возможно?
Винсент боится Йака? Его мальчика для битья? Постоянную мишень для его плевков, тычков, тумаков?
Несколько секунд мы оба молчим, я не знаю, сколько именно. Единственное, что я слышу, – это его и мое дыхание, свист ветра снаружи и лязганье цепей внутри, единственное, что ощущаю, – это холод бетонного пола.
Я поднимаюсь. Встаю перед ним и смело смотрю на врага.
Винсент отползает назад. У него взгляд загнанного животного. Такой взгляд я видел у Ханне, когда встретил ее в лесу.
– Ты с ума… сошел… – бормочет он слабым голосом. – Совсем с ума…
Его голос затихает.
В этот момент я понимаю, что мне больше не нужно бояться Винсента.
Я просто это знаю.
Он отползает дальше, назад, я делаю шаг вперед.
Винсент вскакивает и бежит от меня прочь в темноту.
Я долго сижу на матрасе после его ухода и пытаюсь осознать, что только что произошло. Как это могло случиться? Как я, Джейк, мог заставить Винсента, короля придурков Урмберга, меня бояться?
