Стефан не реагирует.
– Стефан, – ласково говорит она, словно обращаясь к ребенку, – мы поговорили с бывшими сотрудниками приюта. Они рассказали, что поймали вас в саду осенью 1993 года. Дома у вас ружье без лицензии на его хранение. Вас и вашу машину видели рядом с местом преступления. А вчера мы у вас в прачечной нашли драную рубашку всю в крови. Все это дает нам основания подозревать вас.
Стефан прячет лицо в руках. Его трясет.
Манфред придвигает стул к окну и шепчет:
– Сейчас сознается!
Стефан рыдает. Все его тело сотрясается от рыданий, с губ срываются стоны, как у раненого животного.
Сюзетта привычным жестом придвигает коробку с салфетками, но Стефан ничего не замечает.
– Стефан, – просит она, – помогите нам понять. Расскажите, что произошло.
Стефан берет себя в руки. Выпрямляет спину, кивает, берет салфетку и сморкается.
– Это был я, – говорит он и снова плачет.
Сюзетта застывает. Они со Сванте переглядываются.
Вот он – тот момент, которого мы так все ждали.
Затаив дыхание, я смотрю на Манфреда, который тоже застыл в предвкушении.
– Это был я, – воет Стефан.
Сюзетта снова накрывает его руку своей. Зеленые ногти сверкают.
Стефан сморкается, смотрит на Сюзетту.
Та кивком просит его продолжать.
– Это я поджег кусты перед приютом, – продолжает всхлипывать Стефан. – А кровь на рубашке… это от свиной головы, которую мы с Улле подвесили на дерево позади приюта. Но мы не хотели никому навредить, мы только хотели… Показать…
Он замолкает, потом продолжает:
– Может, выпили лишнего. Я точно не помню. Но я не хочу, чтобы дети знали. Не хочу, чтобы они считали меня плохим человеком. Правда, не хочу. Пожалуйста, только ничего не говорите Джейку и Мелинде.
Голос у него срывается.
– Я раскаиваюсь, – заканчивает он и снова всхлипывает.
Сюзетта и Сванте смотрят друг на друга. Я вижу шок и изумление на их лицах.
– Что за хрень? – шепчет Манфред, оседая на стуле.
Сюзетта первой берет себя в руки.
Бросает взгляд на зеркало, прокашливается:
– Стефан, вы лгали раньше. Откуда нам знать, что на этот раз вы говорите правду?
– Спросите Улле, – всхлипывает Стефан. – Мы вместе поджигали кусты.
– Улле Эрикссона? Вашего друга из Хэгшё?
– Да, и ружье его. Я его только одолжил. Мы думали патрулировать Урмберг по вечерам. Чтобы защитить молодежь. Девушек в основном. Кто знает, на что способны эти арабы.
Манфред закрывает лицо руками, словно не в силах смотреть на происходящее.
– Черт, черт, черт, – повторяет он.
Открывается дверь, и в комнату заглядывает Малик.
Манфред выпрямляется на стуле:
– Доставьте сюда этого чертова Улле немедленно, – шипит Манфред.
– Уже в процессе, – отвечает Малик. – И еще кое-что. Мы проверили, в каких домах вблизи захоронения имеются подвалы. Согласно реестру, подвалы есть у следующих граждан: Берит Сунд, Рут и Гуннара Стенов, Маргареты Брундин.
– Берит, – шепчу я.
– Что? – спрашивает Манфред.
– Берит работала в приюте для беженцев в девяностые. И у нее были странные царапины на руках, когда мы видели ее в последний раз. Почему мы раньше об этом не подумали?
– Хм, – тянет Манфред. – Берит не подходит под описание преступника, которое нам дала Ханне.
– А что с остальными?
– Рут Стен была директором приюта в начале девяностых. Так что тут налицо связь. Ее муж в молодости привлекался к уголовной ответственности, и у них нет алиби на ночь убийства.
– Хм, – хмыкает Манфред.
– Маргарета Брундин? – спрашивает Малик.
– У нее нет подвала, – говорю я. – Я была там сотни раз, у них с Магнусом подвала нет. И у них есть алиби на день убийства. Они были в Катринехольме.
– У Маргареты есть алиби, – поправляет меня Манфред. – Она показывала чеки из ресторана и магазинов. Но это не означает, что Магнус был с ней.
– Неважно, – возражаю я. – Он и мухи не обидит. Магнус Брундин совершенно не опасен.
Джейк
Я смотрю сквозь узкую щель. Она не шире сантиметра, но кухню хорошо видно.
Магнус-Мошонка стоит, широко расставив ноги, возле кухонного стола. Одной рукой он держит сотовый, второй почесывает пах. Темные редкие волосы растрепаны. Спортивные растянутые штаны висят на бедрах. Взгляд прикован к окну.
Сине-серый свет просачивается в комнату сквозь стекла.
Голова у меня болит так сильно, что, кажется, вот-вот взорвется. Я жмурю глаза и приказываю себе дышать как можно тише, вдыхать и выдыхать как можно медленнее, потому что боюсь, что выдам себя. Сердце так громко колотится в груди, что, наверно, его слышно даже в кухне.
Магнус-Мошонка. Деревенский дурачок. Дебил.
Я думал о черточках, тщательно вырезанных на мокром бетоне. О длинных седых волосах на расческе и П. в холодильнике рядом с брикетом мороженого.
Все знают, что Магнус-Мошонка недоразвитый. Когда я был помладше, мы с приятелями прятались перед домом, где он жил с Маргаретой, и швыряли в него камнями.
Папа называл Магнуса-Мошонку имбецилом, но мама за это на него злилась. Говорила, что он не виноват, что «отстаёт в умственном развитии», и что она устроит мне с Мелиндой взбучку, если узнает, что мы его дразним.
Он держал в подвале женщину?
Он убивал людей?
Невозможно представить, что вообще кто-то способен на такие вещи, не говоря уже о Магнусе, который никогда не работал, не водит машину и, по словам Мелинды, даже не умеет ни писать, ни читать.
У него должен был быть сообщник. Магнус слишком туп, чтобы сделать такое в одиночку.
Но то, что я увидел в подвале, не оставляет сомнений. И остается еще могильник.
Я знаю, почему и Нермину, и эту женщину нашли именно там.
Если бежать от дома Маргареты и Магнуса, то слева от тебя река, а справа – Змеиная гора. Дорога становится все уже и выводит на полянку с захоронением. Ты попадаешь в ловушку, как рыба в невод.
Из дома Магнуса и Маргареты есть только одна дорога – через захоронение.
Можно еще бежать по проселочной дороге. Но там тебя лучше видно. Так что это не лучший вариант, когда за тобой гонится маньяк.
Магнус хорошо это знал.
Он ждал Нермину и эту женщину в засаде у могильника, как охотник, выслеживающий дичь. Единственным способом остановить женщину было застрелить ее, так как Магнус слишком медленный и неуклюжий, чтобы угнаться за взрослым человеком.
