Но Печеный не сдавался. По его настоянию в течение нескольких лет шли бесконечные проверки и ревизии, но никаких результатов они не давали — обвинения не подтверждались. Тем не менее при содействии КГБ было вынесено унижавшее Петухова заключение: «Воздержаться от направления Петухова в загранкомандировки».
На заседании КПК, где рассматривалось дело, министр морского флота СССР Т.Б. Гуженко просил членов Комитета при решении вопроса учесть успешную работу Петухова. Но Председатель КПК М. С.Соломенцев грубо оборвал министра, не дав ему договорить.
— Что вы тут нам рассказываете? Петухов… Петухов… Это многотысячный коллектив советских моряков, а не ваш Петухов. Садитесь.
Министр сел. В результате Петухова исключили из партии и сняли с работы.
На этом примере видно, как перестраховка, месть, боязнь не угодить начальству вели к грубейшим нарушениям прав человека, и если ты попал в немилость — не миновать беды.
Вся трагедия заключалась в том, что такая практика была распространена. Наши работники, перестраховываясь, часто отказывали в визе дельным, ничем не запятнанным людям, хотя их поездки за рубеж могли принести большую пользу стране. Эта система, которую невозможно было сломать, даже обладая некоторой властью, этот чиновничий произвол, калечащий судьбы людей, порождали неприязнь в обществе ко всем без разбора работникам госбезопасности.
Разумеется, защита секретов необходима. Об этом заботятся спецслужбы всех стран, но, когда так называемая «государственная тайна» наносит прямой вред самому государству, когда на этой почве возникают нежелательные конфликты, стоит подумать: а нет ли в данном конкретном случае желания принимающего решение укрыться за покровом секретности.
Как известно, КГБ приходилось решать вопросы допуска к секретной работе и давать разрешение на выезд за границу — это именовалось специальной проверкой. Она нередко вызывала недовольство, давала основания говорить о «нарушениях прав человека» в Советском Союзе. Подчас она оскорбляла достоинство людей и настраивала их против руководства.
Когда родилась эта система спецпроверки — не знаю. На мой взгляд, она достигла кульминации в послевоенные годы, когда началась работа над ядерным оружием. Естественно, людей, которые допускались к такой деятельности, следовало проверять. Государственные тайны — святое дело.
Беда в другом. Эта государственная тайна распространялась слишком широко. Соответственно, расширялись и рамки специальной проверки, усложнялся процесс допуска к секретной работе. Охрана государственных тайн принимала гипертрофированные формы и в конце концов перешла все границы. Проверяли не только тех, кто производил военную продукцию, но даже и официанток в столовой, работавших на предприятии военно-промышленного комплекса, и всех жителей поселка, расположенного рядом, — ведь каждый из них мог знать, что завод изготовляет порох для снарядов или шайбы, возможно, предназначенные для танков, или кабель, который, может быть, используется для оборудования подводной лодки, и, уж конечно, не позавидуешь рабочим того полукустарного производства, которое выпускало изделия для сборки ракет.
Допуск к секретной работе давал определенные преимущества — за секретность платили. И люди, разумеется, стремились устроиться работать на такие предприятия, особенно в так называемые «почтовые ящики». Это были учреждения особого режима, не имевшие обычных наименований. Например, Пензенский завод по производству средств связи назывался «Почтовый ящик № 115», ведь нужен же адрес для переписки.
Таким образом, лишение допуска влекло и определенные материальные потери. Этим часто пользовались недобросовестные люди, спецпроверка открывала простор для доносов, сведения счетов и компрометации честных людей. Какому-нибудь «умельцу» ничего не стоило написать анонимку, а вот для того, чтобы снять обвинение, от человека требовалось немало сил и большое мужество. Не каждый чиновник решался выбросить анонимку в корзину.
На моей памяти был случай: женщина, преподававшая в одном из вузов Москвы, встречалась с разоблаченным впоследствии агентом американских спецслужб Огородником, и, хотя следствие не обнаружило никакой ее вины, выезд за границу был закрыт, и ей запретили работать в качестве переводчика с иностранными делегациями. В общем, настрадалась она немало и однажды написала письмо в КГБ с просьбой не распространять ограничений на сына. «Сын-то тут при чем!» — подумал я и предложил начальнику контрразведки генералу Маркелову внимательно отнестись к просьбе.
Он принял ее и решил вопрос положительно. А некоторое время спустя она вновь обращается к нам с той же просьбой. Оказывается, наш сотрудник, вопреки данному указанию, все-таки намекнул отделу кадров, который занимался трудоустройством ее сына, что мать оформляемого на работу молодого специалиста не без греха. Конечно, работник поступил нечестно, но он привык к доносам, считал, что действует по инструкции и бдительность в таких делах никогда не бывает лишней.
Порочная система запретов вольно применялась при решении о выезде за границу. И примеров тому не счесть.
Однажды приехал я в родной Донецк. В местном управлении госбезопасности мне с гордостью продемонстрировали новейшую технику, позволявшую накапливать и анализировать информацию. Действительно, техника отличная. Но что они там «накапливали»! Например, с помощью компьютера велся учет связей граждан с иностранцами. Я попросил проверить, нет ли в реестре фамилии одного известного врача. К счастью, ее там не оказалось, но жена врача в реестр попала. Какая же связь с иностранцами ей инкриминировалась? А вот какая: она сидела на бульваре и ожидала супруга, а рядом сел канадский турист. Они посидели молча, потом она дождалась мужа и ушла вместе с ним. Этого оказалось достаточно, чтобы на ней поставили клеймо: связь с иностранцем. А сие означало ограничение в допуске, запрет на выезд за границу и бог весть что еще.
И сколько их было, таких вот «связей»! Контрразведка завалила себя подобными делами, а по существу — расходовала силы впустую.
В конце семидесятых годов удалось все же поломать порочную систему. Как же нелегко это было сделать! Приходилось преодолевать сопротивление не только в КГБ, но и ЦК КПСС. Те, кто решал вопросы выезда, цепко держались за систему, специальная комиссия ЦК определяла, кому можно, а кому нельзя разрешить, а базировались решения ЦК на материалах проверки в КГБ, и потому отдельные работники комиссии зачастую ссылались на органы госбезопасности — якобы запрет идет оттуда. Короче говоря, старались свалить на КГБ всю ответственность. Мы же настояли на том, что даем информацию только о людях, причастных к государственной тайне, что, естественно, вызывало недовольство перестраховщиков — теперь им больше не удавалось при каждом случае прятаться за спину КГБ.
Вообще, отказ в разрешении на выезд или в допуске к секретной работе воспринимался каждым человеком очень болезненно, я считаю, такие факты нередко становились причиной того, что люди оставались за границей. А каждый случай эмиграции еще больше нагнетал атмосферу перестраховки. Одним словом — порочный круг.
