Однажды Шеймов не явился на службу, все решили, что заболел, ибо его знали как человека дисциплинированного, исполнительного, для которого долг прежде всего.
Не явился он и на следующий день, дома на телефонные звонки никто не отвечал. Коллеги забеспокоились, поехали к Шеймову на квартиру. Но и здесь не обнаружили никаких признаков жизни. Ничего не могли сказать и соседи. При помощи работников домоуправления сотрудники вошли в квартиру. Никого. В комнатах не то чтобы идеальный порядок, но вроде бы все на месте.
Зашли к родителям Шеймова. Оказалось, они тоже ничего не знают. Работники органов госбезопасности встревожились еще больше, заметив, как странно повели себя старики. Казалось бы, они должны были забеспокоиться: ни на работе, ни дома нет сына, любимой внучки и снохи. А родители Шеймова лишь удивленно пожимали плечами, мол, понятия не имеем, куда они могли подеваться.
К великому нашему стыду, вскоре было установлено: ни в Москве, ни в стране Шеймова и его семьи нет. Выехали. Сами они, конечно, этого сделать не смогли бы. Всех троих вывезли, очевидно, с их согласия. Сомнений у сотрудников органов госбезопасности почти не оставалось, но все-таки в предательство верилось с трудом.
Провели тщательное расследование. И снова нас ждал удар.
Обычно, когда агент иностранной разведки покидает страну пребывания и возвращается на родину, некоторое время, и иной раз довольно долго, он не выходит на связь со спецслужбой, ибо за ним может вестись наблюдение. Начинать работу он имеет право лишь после того, как получит сигнал от «хозяев». Этот сигнал Шеймову был дан — ему послали письмо. Конечно, не на его имя и адрес, и написано оно было не открытым текстом. Но сомнений не оставалось: Шеймов не первый день работает на противника.
Это был тяжелый провал, ведь Шеймов — шифровальщик, и с его помощью в руки противника попали шифры, а значит, все, что передавали наши агенты, западные спецслужбы перехватывали и расшифровывали. Неизвестно, сколько времени это продолжалось.
Можно представить, что мы испытали! Прежде всего это было чувство страшного унижения — ведь обвели вокруг пальца, и еще, конечно, у каждого кипела злость от сознания собственной беспомощности и бессилия.
Итак, Шеймова с женой и дочерью вывезли. Каким образом? Контрразведка на этот вопрос ответить не могла, да, по-видимому, не очень и стремилась. Трудно признавать свои провалы!
Ведь подвергали тщательной проверке малейшие сигналы о возможности связи любого человека с иностранными спецслужбами, а тут свой сотрудник… Все доказательства следствия в деле Шеймова принимались в штыки, выдумывались всевозможные оправдательные версии, даже руководители, убежденные в провале подчиненных, старались скрыть некоторые детали и, разумеется, не делали из случившегося должных выводов.
Многие наши беды, как я уже писал, происходили от нежелания глубоко анализировать причины тех или иных явлений, тормозящих развитие государства и ведущих к пагубным последствиям. Порок этот не миновал и органы госбезопасности. Кто знает, если бы из случая с Шеймовым были сделаны необходимые выводы, может быть, не удалось бы у всех на глазах бежать из страны другому «борцу за освобождение СССР» — Гордиевскому.
Взаимопроникновение в систему иностранных разведок — естественный процесс, мы внедрялись в спецслужбы западных стран, они — в наши. Но возможность проникновения противника в наши спецслужбы, к сожалению, недооценивалась — как в службах разведки, так и контрразведки. Перебежчики бывают, такое у нас случается, но чтобы агент ЦРУ работал рядом с тобой, за соседним столом на Лубянке, такое и представить себе невозможно. Занимаясь внедрением в иностранные спецслужбы, мы даже мысли не допускали, что западный агент может внедриться к нам. Даже зная о каких-то настораживающих деталях, органы безопасности допускали беспечность. В КГБ на всех уровнях не желали серьезно думать, что такое может случиться.
Когда наш сотрудник оставался на Западе, дело, конечно, тщательно расследовалось, виновных в упущении наказывали. Может быть, именно боязнь такого наказания и сковывала действия сотрудников, не стремившихся обнаружить и разоблачить агентов, внедрившихся к нам. Правда, таких было немного.
Разоблачение нескольких сотрудников КГБ, работавших на противника, таких как Полищук, Моторин, Вареник, Южин, воспринималось как невероятное ЧП. Но это в разведке. Контрразведка жила спокойно. И вдруг словно гром среди ясного неба: наш майор — агент ЦРУ! Заместитель начальника отделения Московского управления КГБ Воронцов был пойман с поличным при передаче секретных данных сотруднику ЦРУ, работавшему в Москве под крышей посольства США. С разрешения следователя я в качестве одного из руководителей КГБ беседовал с Воронцовым после его задержания.
Он рассказал историю своего падения. По его словам, никто его не вербовал, и до определенного часа он не имел никаких связей с ЦРУ. Решил перебежать к противнику сам. Опытный разведчик, он знал, как избежать слежки, установить контакты. Воронцов бросил в машину сотрудника американского посольства письмо, в котором предлагал свои услуги. Ответа не последовало. Это не обескуражило Воронцова, из собственной практики он хорошо знал, что не каждый тут же схватит приманку, которую ему бросают. Через некоторое время он положил в посольскую машину второе письмо. Контакт с ним американцы установили после третьей попытки. Убедились, что этот человек может быть полезен, ибо пришел он, конечно, не с пустыми руками, и согласились принять его услуги за 30 000 долларов — тридцать сребреников!
Мы отлично знали всех сотрудников американской резидентуры в Москве, знали и «чистых» дипломатов, которые нас не интересовали. За действиями резидентов внимательно следили, о чем они, безусловно, прекрасно знали. Мимо наших глаз не прошел ни один их контакт, ни один маршрут, и для этого не требовалось даже постоянной слежки и специального наружного наблюдения — мы знали своих «коллег» в лицо. Ни пересаживания с одной машины на другую, ни смена такси на автобус или метро ничего не меняли. Американские агенты, как правило, являются профессионалами высокого класса. Они, безусловно, чувствовали нашу опеку, просто и мысли не допускали, что ее может не быть, и на сей раз придумали забавную штуку.
«Чистого» дипломата Джона по росту и телосложению не отличишь от резидента Брауна. Браун надевает искусно сделанную резиновую маску, имитирующую лицо Джона, и преспокойно отправляется куда нужно. Он уверен, что Джон нам неинтересен и никто не станет за ним следить. Распознать эту маску было невозможно даже на близком расстоянии, а уж если человек в машине — пусть она даже медленно выезжает из ворот посольства, — тут и вовсе не о чем беспокоиться.
Однако нам довольно быстро удалось разгадать «иллюзион». Он помогал держать в поле зрения именно тех агентов, которые могли нанести наибольший вред. А американские разведчики, гордые своей изобретательностью, продолжали думать, будто дурачат нас.
Этот метод был описан в «Информационном бюллетене» контрразведки, посвященном практическим приемам, способам и тактике борьбы против агентуры западных спецслужб. Воронцов передал бюллетень американцам. Сотрудник ЦРУ, задержанный во время встречи с Воронцовым, был не в маске, а в парике, с наклеенными усами.
