«…В 21-м году обнародован был в Эривани декрет, призывающий беженцев в город вернуться. Сперва появились армяне, а за ними вернулись недавние “изверги”: турки, татары. Крестьяне, от них потерпевшие, их принимали охотно, и землями их наделяли, и им помогали распахивать землю.
Политику судят по принесенным ею плодам: и политика местных властей превосходна, когда мной описанный факт — ее плод».
Однако проблема оставалась, и в 1946 году Советский Союз оказался на грани конфликта с Турцией. Тогда в Закавказье были сосредоточены войска и предприняты определенные дипломатические шаги. Немедленно поползли слухи и разговоры об изъятии у Турции земель Западной Армении и присоединении их к Советской Армении. Дашнаки, подталкивая к этому решению Советский Союз, определенно хотели столкнуть его с вчерашними союзниками — а то, что США и Великобритания непременно вмешаются в конфликт, сомнения не вызывало. Однако советское правительство, к счастью, не пошло на этот демарш, но армянские земли по-прежнему продолжали оставаться козырной картой в руках дашнакских лидеров. Понимая, что осуществить присоединение Западной Армении без конфликта с Турцией не удастся, дашнаки замышляли осуществить идею создания Великой Армении путем собирания земель на территории Советского Союза. Это совпало и с заметным ростом армянского населения в Армянской ССР за счет реэмиграции соотечественников из западных стран.
Репатриантов, несомненно, притягивали условия жизни в Советской Армении: бесплатное образование и здравоохранение, бесплатное благоустроенное жилье. Тогда-то и возникли новые микрорайоны Еревана и целые города — Абовян, Раздан, Чаренцеван.
Первая группа армян, приехавших в СССР со всех концов планеты, встретила на земле предков радушный прием и активно включилась в жизнь Советской Армении. Это были рабочие люди, мастеровые, как говорится, простые трудяги. Но позднее в потоке репатриантов стал преобладать торговый люд со своими представлениями о нравственности и морали. С их появлением в республике усилилось влияние мелкобуржуазной партии «Дашнакцутюн», которая продолжала подрывную деятельность, опираясь главным образом на националистически настроенные экстремистские круги, всеми способами отстаивавшие свои идеи, не останавливаясь даже перед терроризмом.
В 1973 году в Москве прогремели три взрыва: на улице 25 Октября (ныне Никольская), в магазине на площади Дзержинского (Лубянка) и в метро между станциями «Измайловский парк» и «Первомайская» — в результате погибло 29 человек. Никаких следов злоумышленников обнаружено не было.
Чем могли быть вызваны эти кошмарные акты? Преступникам было явно безразлично, кого убивать, а ведь политический террор обычно направлен против каких-то конкретных лиц. Версия мести или попытки грабежа тоже отпадала.
Преступники скрылись, и никто не взял на себя ответственность за террористический акт, значит, не преследовалась цель привлечь общественное внимание. Оставалось одно: они решили безжалостно, варварски уничтожать мирных, ни в чем не повинных людей — мстить стране. А отсюда следует, что мотивы преступления были все же политическими.
Началась кропотливая работа следствия. По крохотным осколкам удалось восстановить емкость, в которой находилось взрывное устройство (это была гусятница), а затем собрать и само устройство, заложенное в метро.
Взрыв произошел зимой на наземном участке полотна, и, чтобы собрать осколки, пришлось несколько дней растапливать снег. По мелким клочкам и ошметкам восстановили и сумку, в которой находился смертоносный груз.
Разыскали пассажиров, находившихся в вагоне метро во время взрыва, и рассадили их на те же места, где они сидели в момент происшествия. Они дали описание людей, которые выходили из вагона на станциях до того, как произошла трагедия.
Учитывая, что взрывы были произведены в трех местах, у следствия возникло предположение; возможно, где-то еще готовились подобные акции, и оно подтвердилось. Опущу пространный рассказ о том, сколько труда и изобретательности потребовалось от оперативников, пока они несколько месяцев спустя не обнаружили на Курском вокзале точно такое же взрывное устройство, но оно, к счастью, не сработало.
По словесным портретам, сделанным пассажирами, видевшими владельцев сумки со взрывным устройством на Курском вокзале, начались поиски. Приметы оказались характерными. Террористов было двое, один из них в синем спортивном костюме, и, что наиболее существенно, оба — армяне. Правда, армян можно встретить едва ли не в любом городе, но тем не менее поиски начались прежде всего в Армении.
Сотрудники оперативно-розыскной службы встречали все самолеты и поезда, прибывавшие из Москвы в Ереван, поиски велись и в других местах.
Из первого же московского поезда, прибывшего в Ереван, вышли двое мужчин, по всем приметам похожие на тех, которых видели на Курском вокзале. Их задержали (это были Степанян и Багдасарян). Один из них являлся участником националистической нелегальной группы, которой руководил некий Затикян. При обыске у него на чердаке обнаружили гусятницу — точно такую же, как та, что взорвалась в метро. После задержания преступникам предъявили собранную из осколков гусятницу и еще кое-какие вещественные доказательства. Отпираться они не могли. Что же толкнуло их на столь бесчеловечный акт?
Оказалось, все трое являлись членами нелегальной националистической партии, ставившей целью борьбу против советского строя, а следовательно, против Москвы. Они решили мстить русским, не важно, кому именно: женщинам, детям, старикам — главное, русским.
Казалось бы, этот случай должен был привлечь внимание партийных и государственных руководителей, побудить искать пути устранения причин, ведущих к межнациональному расколу. Однако никаких действий, кроме работы следственных органов и суда, проходившего в Москве, не последовало. А армянское руководство сделало все, чтобы скрыть от населения республики это кровавое преступление. По указанию Первого секретаря ЦК компартии Армении Демирчяна ни одна газета, выходившая на армянском языке, не опубликовала сообщения о террористическом акте. Документальный фильм о процессе над Затикяном и его сообщниками, снятый во время заседаний Верховного суда, запретили показывать даже партийному активу Армении, его демонстрировали лишь в узком кругу высшего руководства. На экраны фильм так и не вышел, хотя мог принести немалую пользу и помочь в воспитательной работе. Руководство республики мотивировало запрет нежеланием компрометировать армянский народ в глазах русских.
А вскоре в «Известиях» появилось выступление академика А.Д. Сахарова, который протестовал против якобы незаконного ареста армян. Он отказывался верить, что трое террористов могли приехать в Москву для совершения своего злодеяния. Надо было видеть бурное возмущение Демирчяна: как смел Сахаров оглашать фамилии преступников, кто дал разрешение редакции печатать этот материал!
Даже из факта террора никто не хотел делать политических выводов, борьба с террором — это, дескать, сфера деятельности КГБ, на то они и чекисты, чтобы предупреждать подобные акции и не допускать их, а раз уж такое случилось, пусть сами и расхлебывают. Никто не желал вникнуть в существо вопроса и понять — только разъяснительная работа, направленная против дашнакской пропаганды, могла предотвратить беду. Руководители и в центре, и на местах не хотели понять, что на этом дело не кончится. Даже несколько лет спустя, когда националистические тенденции в республике стали нарастать, а дашнаки все активнее насаждали в Армении свою идеологию, местное руководство не давало им должного отпора, и, по-видимому, не случайно.
