Книга Комната на Марсе, страница 57. Автор книги Рэйчел Кушнер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Комната на Марсе»

Cтраница 57

На выходе из цеха я столкнулась с Хаузером.

Он сказал, что у него для меня новости.

Он сумел выяснить, кто был куратором Джексона. Я начала горячо благодарить его, но он сказал, что его не за что благодарить.

Я сказала, как же не за что, он ведь превысил свои полномочия.

– Вас лишили родительских прав. Я не уверен, поставили ли вас в известность?

– Лишили – это в смысле?

– Мне сказали, что они так делают, чтобы ребенка могли скорее усыновить. Чтобы у него появилась новая семья. Мне даже не должны были этого говорить. Эта женщина сделала мне одолжение, разыскав нужное дело. Все, что она могла сказать, это что вследствие длительности вашего срока вас лишили родительских прав, и ребенок был переведен в систему.

– Это я в системе. А Джексон – маленький мальчик. Ему не место в системе.

– Что мне сказали, это что он находится под опекой государства. Думаю, это значит, что он в приюте.

– Где, вы не знаете? Я могу написать ему?

– Кажется, вы не понимаете, – сказал он. – Я и сам не понимал, пока мне не объяснили. Но выяснить, где ваш ребенок, в бюрократических дебрях детской опеки – это как пытаться найти информацию о совершенном незнакомце. Только в этом случае на незнакомца не имеется доступной документации из-за всех этих нормативных барьеров, охраняющих неприкосновенность частной жизни для несовершеннолетних.

– Но я его мать. Они не могут сказать мне, что я не его мать. Ему нужна мать. Почему они так делают?

Я сознавала свой тон, выражение моего лица, чувство того, что я наезжаю на человека, который просто передал мне то, что ему сказали, как будто это он был виноват, но я не могла удержаться от того, чтобы не выплеснуть свои эмоции.


В тот вечер объявили режим, так что я не могла поговорить с Сэмми. Я сидела взаперти в своей камере. Я пошла к Конану. Обратно к Конану. Мне нужно было выплакаться от беспомощности, потому что я была не в силах защитить своего ребенка, и на меня накатило то же ощущение нереальности происходящего, что и в первую ночь после приговора. Я натворила что-то такое, чего было нельзя изменить. Но Джексон, он ничего такого не сделал. Он был невиновен. А теперь он был потерян, выброшен в большой мир без любви, без никого.

Когда я смогла успокоиться, Конан рассказал мне историю.

– Мы с младшим братом жили у бабушки, когда были маленькими. Она жила в Санлэнде. Там были коневодческие фермы. У нее был участок. Это была почти деревня. Мы любили ее и любили жить с ней. Однажды приехала моя мама, чтобы забрать нас с братом от бабушки. Она сказала, что мы переезжаем к ней. Мы почти не знали маму. Она нас не растила. Бабушка стала ругаться с мамой. Мама побила бабушку, прямо на наших глазах. Побила на ее же кухне. Мы ничего не могли поделать. Мы плакали. Нам было страшно. Мне было семь, а брату пять.

Нам пришлось переехать жить к маме с ее приятелем в Белл-гарденс. Ее приятель был первостатейным ублюдком. Он цеплялся к моему брату. Не знаю почему. Может, потому, что он был мальчик. Когда мне было одиннадцать, он стал цепляться ко мне, но по-другому. Ублюдок изнасиловал меня. И не раз. Это стало как в порядке вещей. Так что мы с братом, когда мне было двенадцать, а ему десять, мы ушли. У нас была такая идея, отправиться к бабушке, в Санлэнд. Мы не видели ее много лет, потому что она не общалась с нашей мамой. Я помнил ее дом. Я точно знал, где он, в стороне от главного бульвара. Мы сели на автобус. У нас ушло много времени, чтобы добраться туда, потому что мы садились не на те автобусы. Наконец мы были почти на месте. Мы приближались к ее участку, и мой брат был так взволнован, что все время говорил о бабушке, пытался вспомнить, что она готовила, ее забавную, старомодную манеру разговаривать. Как она спала в кресле. Мы никогда не видели, чтобы она ложилась в постель. Словно она несла дежурство, смотрела за нами и не давала себе поблажек. Она спала в кресле, ожидая, что нам может что-то понадобиться.

Мы подошли к ее дому, я был уверен, что это тот дом, но наша бабушка там больше не жила. Люди в доме сказали, что въехали после того, как она умерла. Она умерла, а мы даже не знали. И вот мы оказались в Санлэнде, без денег и без бабушки, и нам было не к кому идти. Той ночью мы спали в парке. На следующий день мы стали ловить попутки. Мы доехали до Санта-Барбары, и спали на пляже, и ели отбросы, отгоняя голубей. Мы проскользнули на поезд дальнего следования, спрятались в туалете, когда пошел кондуктор, но потом люди стали стучать, так что мы вышли и рискнули сесть на сиденье. Моего брата стало мутить. Он обделался в штаны, и его вырвало. Он был болен и не мог с собой справиться, и билетов у нас не было. Кондуктор подходит и говорит: вам нельзя оставаться в поезде. И вот поезд останавливается на следующей станции, и нас выбрасывают. Мой брат был никакой. Он весь горел, лежа на этой платформе, где нас высадили, в каком-то городке, и мы боялись, что вмешается полиция. Они позвонят нашей матери, и нам придется возвращаться к ней и к этому засранцу, с которым она жила.

Один человек предложил нам помочь. Он пообещал не звонить копам. Он отвез нас в Армию спасения. Там моего младшего брата положили в постель, с простынями и всем прочим. Они позаботились о нем. Они сказали, что у него дизентерия и что он мог умереть. Они дали ему отдохнуть и набраться сил. Дали нам чистую одежду. Они кормили меня спагетти и тефтелями.

На свете есть хорошие люди, – сказал Конан, – действительно хорошие.

III

23

Когда Док был подростком, на «Гранд ол опри» выступил президент Ричард Никсон. Док смотрел это по телевизору вместе со своим приемным отцом, Виком. Была весна 1974 года, и Никсон уже ославился с Уотергейтским скандалом, что терзало душу Вику, страстно преданному президенту.

Президент Никсон вышел на сцену большого нового театра в Нэшвилле и поприветствовал жителей Оприлэнда, США.

Когда толпа утихомирилась, президент Никсон сказал, что кантри – это сердце американского духа. Это традиционная музыка, прославляющая простые ценности, любовь к семье, любовь к Богу и любовь к своему народу. Никсон сказал, что кантри несет в себе дух патриотизма и христианства.

– Оно зародилось здесь, и оно наше, – сказал президент Никсон публике Оприлэнда.

Жители ТВ-лэнда – американские мальчишки с короткой стрижкой и большими ушами, такие как Док, которому было семнадцать, долговязые, похотливые и подавленные, – тоже вслушивались в слова президента.

– Это не что-то такое, что мы переняли от какого-нибудь другого народа или нации, это не что-то, что мы позаимствовали или унаследовали от кого-то еще. Кантри так же исконно, как и все исконно американское. Оно выражает ценности, имеющие первостепенное значение для нашего характера, в такое время, когда Америке нужно проявить характер. Кантри проистекает из сердца Америки, оно само и есть сердце Америки. Боже, храни «Гранд ол опри», – сказал Никсон, – и, Боже… храни… Америку!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация