— Почему ты заменил Прайда? — выпаливаю я, впиваясь глазами в невозмутимое лицо.
— Потому что он не справился в поставленной задачей. — не меняя тона, отвечает Кейн, спокойно удерживая мой взгляд.
— Но он совсем не виноват. Откуда ему было знать, что я выйду с черного входа?
— Оттуда же, откуда узнали люди Крофта. Ничто не мешало ему поставить там своего человека, но он этого не сделал.
Чувство вины и отчаяния вновь атакуют меня, и я начинаю судорожно подыскивать слова, чтобы его оправдать.
— Это потому что он доверял мне, — смотрю на него с мольбой. — Мы с ним подружились, и я его подвела.
— Прайд не был твоим другом. — негромко, но твердо произносит Кейн, в очередной раз опуская меня на землю. — Он был твоим охранником, и эта оплошность ему непростительна.
— Ты уволил его?
— Нет, я не уволил его, но с тобой он больше работать не будет.
— Ты очень суров к людям, Кейн. — я больше не делаю попытки оторвать взгляда от одеяла, потому что не готова увидеть непробиваемую сталь в его глазах.
— Такова плата за принятие сложных решений. — кровать отпружинивает, что означает, что Кейн встал и наш диалог окончен. — Сейчас тебе принесут ужин.
— Я не хочу идти на йогу… — бросаю в удаляющуюся спину. — я вообще ничего не хочу.
Кейн останавливается рядом с дверью и, взявшись за ручку, поворачивает голову в мою сторону.
— Очень жаль, потому что на йогу тебе ходить придется. Если твоему здоровью ничего не угрожает, одного дня, проведенного в постели вместе со страхами и жалостью к себе вполне достаточно.
глава 30
Как Кейн и обещал, утром в моей спальне вновь появляется доктор Карриган, который проводит повторный осмотр и ставит мне капельницу, сопровождая этот неприятный процесс врачебными байками. Он подтверждает, что мои анализы в порядке и даже оставляет визитку, чтобы я звонила ему при малейшем беспокойстве, после чего пакует свой волшебный чемодан и удаляется, оставляя меня в одиночестве. Которое, впрочем, не длится долго, потому что едва я выхожу из душа, в комнату стучится Алистер и сообщает, что после завтрака у него есть распоряжение отвезти меня на йогу.
Даже несмотря на благодарность за спасение моей жизни, я испытываю обиду на Кейна, смешанную с чувством жалости к себе, из-за того, что даже в свете последних событий он по-прежнему пытается втиснуть меня в рамки придуманного им распорядка. Если мои физические показатели и пришли в норму, это еще не говорит о том, что я полностью оправилась от стресса, и кажется несправедливым, что он даже ненадолго не может пойти на компромисс со своим холодным «я» и позволить мне еще пару дней оставаться в кровати.
Не делая попытки заглянуть в зеркало, забираю волосы в высокий хвост и переодеваюсь в костюм для йоги, после чего спускаюсь на кухню. Я не испытываю желания приглашать Алистера выпить со мной кофе: это была наша с Прайдом традиция и мне не все равно, с кем ее делить.
На столе под крышкой вновь обнаруживаются бекон и яйца, и я начинаю нехотя их есть, размышляя о том, почему исчезли панкейки. Возможно, Кейн решил, что проявил достаточно внимания к моим вкусовым пристрастиям, и теперь хочет напомнить, что в его доме все будет происходить так, как посчитает нужным он.
По дороге в студию йоги мы едем молча: ни я, ни Алистер не предпринимаем попытки заговорить друг с другом. Для чего пытаться завести с ним дружбу, если и этот человек может в самое ближайшее время исчезнуть из моей жизни.
— Я закончу в течение часа. — говорю хмуро, когда в его сопровождении вхожу в стеклянные двери студии Lotus. Знаю, что Алистер ни в чем не виноват, и всего лишь выполняет свою работу, но мое подавленное состояние и злость на Кейна — больше, чем я могу в себе удержать.
Мужчина никак не реагирует на мою внешнюю холодность и, не меняя вежливого тона, информирует:
— Я буду ждать вас на диванах, мисс Соулман.
В зал для групповых занятий я вхожу, неустойчиво балансируя на грани того, чтобы разрыдаться, либо же начать лупить кулаками в стену, однако, умиротворяющий голос ведущей и напряжение тянущихся мышц постепенно отвлекают меня от тоскливых мыслей, и разум вновь заволакивается аурой спокойствия. Поэтому, когда через час я выхожу в вестибюль и замечаю сидящего Алистера, то уже не испытываю утреннего раздражения. Все-такие йога — великое изобретение.
— Перед вашим визитом к психотерапевту у нас еще около двух часов. — говорит Алистер, пока мы идем к машине. — мы можем заехать домой и переждать это время там, либо же дойти до Центрального парка и немного прогуляться.
Вспомнив о необходимости посещения мозгоправа, я невольно морщусь и решаю, что во что бы то ни стало должна этого избежать.
— Алистер, а не могли бы вы позвонить мистеру Колдфилду? Мне нужно кое о чем его попросить.
Я никогда не была на подобных консультациях, и одна мысль о том, что чужой человек будет лезть мне в душу и конспектировать мысли, вызывает стойкое отторжение. Я снова начинаю злится на Кейна за то, что он пытается диктовать, что будет лучше для меня, ни на секунду не заботясь о моих желаниях. Посылает меня к психотерапевту словно считает психически неустойчивой вместо того, что дать время прийти в себя и одарить обычным человеческим сочувствием.
Алистер возвращает мою спортивную сумку в багажник и, достав из нагрудного кармана телефон, несколько раз тычет в него пальцем, после чего передает мне.
— Слушаю. — голос Кейна немного резкий и нетерпеливый, словно мой звонок пришелся не вовремя.
— Кейн, это Эрика. — стараясь не робеть от суровости его тона, невольно кошусь на Алистера, который сразу же тактично отходит на несколько шагов в сторону и отворачивается. — Я тебя отвлекаю?
Его голос едва заметно смягчается, когда он со свойственной ему немногословностью уточняет:
— У тебя что-то срочное?
— Нет… то есть да. Вчера у нас не получилось обсудить мой поход к психотерапевту, и я звоню сказать, что это лишнее. Я только что вышла с йоги и чувствую себя значительно лучше. Алистер предложил прогуляться в Центральном парке, и я согласилась. Думаю, этого вполне достаточно… Я в порядке, Кейн, правда.
Кейн дослушивает меня до конца, после чего в динамик разражается бескомпромиссным:
— Ты не в порядке, и потому визит остается в силе.
Я стискиваю трубку с такой силой, что пальцам становится больно. Разговаривать с Кейном — словно пытаться проломить лбом стену: ты можешь свалится с сотрясением мозга, а стена будет по-прежнему стоять на месте. От собственной беспомощности к глазам подкатывают слезы, и до того как выдать отчаяние предательским всхлипом, я успеваю повесить трубку.
Прогулка по парку с Алистером не приносит большого успокоения восставшим эмоциям, а потому в кабинет психотерапевта К. Л. Эшби я вхожу с твердым намерением сделать свой визит бесполезным. Никто не пролезет ко мне в голову, пока я сама этого не захочу.
